Серебряный век русской поэзии... Ослепительно прекрасная, хрупкая, страшная эпоха... Рядом с именами ушедших мэтров — Брюсова и Блока, рядом с гордой несломленной Анной Ахматовой, рядом с поэтом-мучеником Николаем Гумилевым — десятки забытых. Многие из них продолжали существовать годы, десятилетия, дожили почти что до наших дней. Мимо них «мчалась жизнь веселая на лозунгах верхом». А что оставалось им? Только память. Память, которой так не хватало неблагодарным соотечественникам.

А ведь почти у всех них жизнь начиналась светло и радостно — как у восторженной красавицы Наташи Крандиевской. Одаренная московская барышня пишет стихи, фортепьянные пьесы, занимается живописью — учится у Бакста и Добужинского. Современники восхищаются ее красотой и обаянием. Стихи Крандиевской произвели большое впечатление на Блока и Бальмонта. Даже суровый критик всех своих собратьев по перу Иван Бунин не удержался от весьма лестной для юной поэтессы оценки: «Я был восхищен талантливостью ее стихов...»

Семнадцатилетнюю девушку уже волновали мысли о жизни и смерти, о вечности:

И тень свою в тоске спросила я тогда:

— Скажи, сестра, куда идем с тобою?
И тень ответила с насмешкою глухою:

—  Я за тобой, а ты, быть может, никуда...

Как часто бывает, родственники Натальи Крандиевской гораздо меньше ценили ее разностороннее дарование. Решив, что самое главное — усмирить ее, — Наталью выдают замуж за адвоката Волькнештейна. Но такой брак был обречен на неудачу.

А потом пришла любовь, горячая, страстная, взаимная... Алексей Толстой писал своей любимой: «...земля будет чудесной для нас... Мы возьмем все от любви, от земли, от радости, от жизни...» 7 мая 1917 года они обвенчались. А после Наталья Крандиевская-Толстая всем пожертвовала ради любви. Она отказалась от собственного творчества и всех честолюбивых замыслов. Выпустив в 1922 году сборник стихов «От лукавого», она замолчала на долгие годы. Стихи Наталья Васильевна продолжала писать по-прежнему, но — только для себя.

Яблоко, протянутое Еве,

Было вкуса меди, соли, желчи,

Запаха земли и диких плевел,

Цвета бузины и ягод волчьих.

Когда супруги вернулись из эмиграции, поэтесса стала вести дневник, чтобы хоть как-то запечатлеть движение времени. А любовь уходила, таяла, словно утренний туман. «Это было последнее лето, и проводили мы его врозь. Тоска гнала меня из дома в белые июньские ночи. Ехать, все равно куда, без мысли, без цели, только ехать, ехать, пожирать пространство», — писала Наталья Крандиевская-Толстая в начале 30-х годов. Жертва, принесенная ею во имя любви была велика. Оценил ли Алексей Толстой самоотверженность своей жены и преданной помощницы? Современники считали, что в образах главных героинь «Хождения по мукам» он запечатлел черты Натальи Васильевны.

А выяснять, почему два человека расстались — бессмысленное занятие. Значит, так распорядилась судьба. Заслуживает восхищения достоинство, с которым Крандиевская-Толстая восприняла неизбежное расставание. «Хороший вкус требует сдержанности», — говорила она.

Поэтесса пережила своего бывшего мужа, простила и оплакала его. Благородная душа не желала озлобляться, хотя в конце жизни тоска вылилась в горестное признание:

Меня уж нет. Меня забыли

И там и тут, и там и тут.

А на Гомеровой могиле

Степные маки вновь цветут...

...Природа чтит поэтов. А люди?..

Н.В.Крандиевская-Толстая 

ПАМЯТИ СКРЯБИНА
Начало жизни было — звук.
Спираль во мгле гудела, пела,
Торжественный сужая круг,
Пока ядро не затвердело.

И всё оцепенело вдруг,
Но в жилах недр, в глубинах тела
Звук воплотился в сердца стук,
И в пульс, и в ритм Вселенной целой.

И стала сердцевиной твердь,
Цветущей, грубой плотью звука.
И стала музыка порукой
Того, что мы вернёмся в смерть.

Что нас умчат спирали звенья
Обратно в звук, в развоплощенье.

* * *
Сыплет звёзды август холодеющий,
Небеса студёны, ночи — сини.
Лунный пламень, млеющий, негреющий,
Проплывает облаком в пустыне.

О, моя любовь незавершённая,
В сердце холодеющая нежность!
Для кого душа моя зажжённая
Падает звездою в безнадежность?

ВЕНОК СОНЕТОВ (1954)
(Фрагменты)

Ключ
Рождённая на стыке двух веков,

Крещённая в предгрозовой купели,
Лечу стрелою, пущенною к цели,
Над заревом пожаров и костров.
За мною мир в развалинах суров.
За мной кружат, вздымая прах, метели,
И новый век встаёт из колыбели,
Из пепелища истин и основ.

Ещё не убран в ризы, не украшен,
Младенчески невинен и жесток,
И дик, и наг, и наготою страшен,
Он расправляет крылья на восток.

Лечу за ним, лечу, как семя бури,
Плодотворить грядущего лазури.

 VII
И новый век встаёт из колыбели.
Его встречает вой и шабаш вьюг,
И вихри туч, над ним смыкая круг,
Как в дьявольской несутся карусели.

Мне страшен пир космических веселий,
Случайный гость, я прячу свой испуг,
Когда мне чашу новогодних зелий
С улыбкою протягивает друг.

Властитель помыслов и снов девичьих,
Околдовавший молодость мою!
Тебя всегда, везде я узнаю,
Под маскою любой, в любом обличье.

Теперь, как Феникс, ты восстать готов
Из пепелища истин и основ.

XI
И дик, и наг, и наготою страшен,
Под новым знаменем шагает век.
Идёт с ним в ногу новый человек,
Идут за ним сыны и внуки наши.

В тылу не счесть ни пленных, ни калек,
Ни тех, кто в страхе наспех перекрашен
В защитный цвет и для кого навек
Чадящий факел прошлого угашен.

И всех, и всё с дорог своих сметёт
Напор судьбы, подобный урагану.
А гений времени летит вперёд,
Провозглашая новую осанну.

Его полёт бесстрашен и высок.
Он расправляет крылья на восток.

XII
Он расправляет крылья на восток,
Туда, где омывают океаны
Легендами овеянные страны,
Там расцветает огненный цветок.

Его лучей животворящий ток
Пронзает мрак и золотит туманы.
Как в сказке, там живой воды исток
Смертельные залечивает раны.

Там мудрость правит.
Там равно и щедро
Благами жизни все наделены.
Там в явь живую воплотились сны,
Там сева ждут алкающие недра,

И новый сеятель летит в лазури,
Лечу за ним, лечу, как семя бури.

XIII
Лечу за ним, лечу, как семя бури,
Вплетаю голос в громовой хорал!
Так флейты звук, возникший в увертюре,
С победой труб врывается в финал.

Так силы первобытные в натуре
Противоречат тем, кто их сковал,
Кто все ходы, как в шахматной фигуре,
С расчетом шахматиста сочетал.

Напрасный труд.
Ломая все преграды,
Гармонии взрывая тишь и гладь, —
Неукротимым силам в жизни надо
Рождать и рушить, жечь и созидать,

И вновь лететь вперед на крыльях фурий,
Плодотворить грядущего лазури.

XIV
Плодотворить грядущего лазури
В полете дней от века суждено
Нам, спутникам грозы, питомцам бури,
Нам мирных дней судьбою не дано.

Не нам забавы муз, напевы гурий,
Дионисийских праздников вино,
И не для нас трепещет на амуре
Крыло, огнем любви опалено.

Мы вдохновений трудных и суровых
Возжаждали.
Нам утоленья нет
В бесцельной смене радостей и бед.
Не виноградных, нет, и не лавровых, — 

Терновых удостоены венков 
      Рожденные на стыке двух веков.

* * *
Торжественна и тяжела
Плита, придавившая плоско
Могилу твою, а была
Обещана сердцу берёзка.

К ней, к вечно зелёной вдали
Шли в ногу мы долго и дружно, —
Ты помнишь? И вот — не дошли.
Но плакать об этом не нужно.

Ведь жизнь мудрена, и труды
Предвижу немалые внукам:
Распутать и наши следы
В хождениях вечных по мукам.

* * *
И мне горит звезда в пустынном мире,
И мне грозит стрела на бранном поле,
И мне готов венок на каждом пире,
И мне вскипает горечь в каждой боли.

Не затеряешь, смерть, меня вовеки!
Я — эхо, брошенное с гор в долины.
Да повторюсь я в каждом человеке,
Как новый взлёт волны, всегда единой.

* * *
О, как согласно ещё пылает
Твой свет закатный, мой свет восходный!
А ночь разлуку нам возвещает,
Звездой бессонной, звездой походной.

Прощай, любимый, прощай, единый!
Уж гаснет пламень роскошно-праздный,
В лицо повеял мне ветр пустынный,
И путь нам разный, и посох разный.

СОН
Взревел гудок, как символ дальних странствий,
Взмахнул платок, как символ всех разлук.
И сон в закономерном постоянстве
Видений разворачивает круг.

На палубе большого парохода
Себя я вижу. Предо мною — мир,
И за кормой — не океана воды,
А в синеве струящийся эфир.

Рука бесплотная, предохраняя,
На плечи мне легла. Да, это он,
Астральный друг, которого ждала я,
Тоскуя с незапамятных времён!

Как символ человеческих объятий,
Его прикосновенье за спиной.
И в радугу вплывает он со мной,
Как в гавань света, в лоно благодати.

* * *
Утратила я в смене дней
Мою простую радость жизни,
И прихоти души моей,
Всё безотрадней, всё капризней.

Как помнить ваш певучий зов,
О лёгкой жизни впечатленья,
Бесцельной радости кипенье,
Очарованье пустяков!

Я их забыла. Труден путь.
Мой груз мне душу тяжко давит,
И мысль, мешая отдохнуть,
Моею жизнью ныне правит.

И тяжким шагом, не спеша,
Как труженик в толпе блаженной,
Проходит с ношею священной
Загромождённая душа.

* * *
Не с теми я, кто жизнь встречает,
Как равную своей мечте,
Кто в достиженьях замедляет
Разбег к заоблачной черте,

Кто видит в мире только вещи,
Кто не провидит через них
Предчувствий тягостных своих
Смысл и печальный, и зловещий.

Но чужды мне и те, что в мире

Как стран заоблачных гонцы.

Мне не по силам их венцы

И золото на их порфире.

Иду одна по бездорожью,

Томясь, предчувствуя, грустя.

Иду, бреду в селенье божье,

Его заблудшее дитя…