Если человек родился без зрения и слуха или в раннем детстве потерял способность одновременно и видеть, и слышать, - то, предоставленный самому себе, он не становится человеком. Если же слепоглухота наступает в более позднем возрасте, то, оставленный без попечения, человек деградирует, психика его угасает. Но лишенный двух из пяти чувств ребенок, воспитанный и обученный по науке, развивается нормально, подчас и до уровня таланта. Благодаря особой воспитательной работе и обучению даже очень пожилые люди сохраняют специфически человеческую психику. Как же становится человек, как очеловечивается человек, как превращается из жалко-грозно-злобного сгустка плазмы в соработника одухотворенного человечества? Не только море, не только Гомер, но и воспитание «движется любовью» (Осип Мандельштам). Специалисты - психологи, философы, дефектологи - считают слепоглухоту «увеличительным стеклом» знаний о человеке. Зарождение и проявление человеческих свойств у одновременно глухого и слепого ребенка как в замедленной киносъемке показывает неуследимо быстрый в нормальных случаях процесс роста. И доказательно свидетельствует о главном в развитии любого человека, раскрывают резервные возможности воспитания. ПОД СЕНЬЮ РОДЕНА Они познакомились по переписке. Обычной, почтовой - до Интернета тогда еще было очень далеко. Юра Крылатов учительствовал в Украине, интересовался загадками человеческого развития, владел брайлем (азбука для слепых) и дактилологией (азбука слепоглухих), читал специальную литературу. В одном из журналов его поразила необычно яркая и глубокая статья молодого психолога слепоглухой Натальи Корнеевой. Надо сказать, что после знаменитой в середине двадцатого века писательницы Ольги Ивановны Скороходовой еще никто из людей со столь сложным дефектом у нас в стране не брал планку высокого всестороннего развития. Ольга Ивановна была ученицей основателя отечественной тифлосурдопедагогики Ивана Афанасьевича Соколянского, а его ученик психолог Александр Иванович Мещеряков создал в середине ХХ века уникальный Загорский детский дом для слепоглухих детей и курировал его. За возможность учёбы в Московском университете четверка слепых и глухих старшеклассников из этого дома тоже обязаны прежде всего Мещерякову. Как и за сближение с выдающимся философом Эвальдом Васильевичем Ильенковым. По-разному сложились их судьбы - особенно в связи с преждевременной кончиной в 1974 году Александра Ивановича Мещерякова, ставшего не только их наставником, но и настоящим вторым отцом. Некому стало взять на себя всю полноту ответственности за творческую, научную и личную их биографии. К тому же один за другим стремительно уходили из жизни другие представители того научного сообщества: Лурия, Кедров, Леонтьев, Ильенков... После выпуска из университета ребята фактически остались наедине с чуждым, не понимающим их запросы миром. (А запросы эти были на порядок выше, чем у «обычных» инвалидов.) Наташа начала работу в Психологическом институте Академии педагогических наук (ныне Российская Академия образования). ... Юра послал отзыв в журнал, завязалась бурная переписка, и вскоре решено было встретиться. В Москве, подходя к Наташиному дому, Юра с великим опасением ожидал увидеть чопорную ученую даму. Дверь ему распахнула худенькая, с озорной улыбкой , стриженая под мальчишку, молодая женщина. Что это было - любовь с первого взгляда? Ну да, для Юры. А для нее? Как она вмиг почувствовала родственную ей душу - с первого прикосновения пальцев к ладони в дактильной азбуке? Нам «зрячеслышащим», представить это все равно невозможно. Известно лишь, что в тот же день они помчались в любимый обоими Музей изобразительных искусств имени Пушкина. Остановились у скульптуры Родена «Поцелуй». Наташа «осматривала» фигуры двух влюбленных, касаясь мрамора чуткими пальцами сквозь платочек. ... Первой родилась Хильда (польское имя, ведь Юрины корни - из Польши, Наташа вслед за мужем приняла католичество, польский язык стал вторым языком общения наряду с русским в этой семье). Спустя полтора года - Эвальдина, Дина (названная в честь Эвальда Ильенкова). И начался их тихий, но беспрецедентный в мировой педагогической практике подвижнический эксперимент по воспитанию детей слепоглухой матерью. Ее дочери, со зрением и слухом, вполне здоровые малышки, были понуждаемы необходимостью научиться разговаривать с незрячей и неслышащей мамой. Они начали «говорить» маме свои первые слова не голосом, а пальцами, когда «говорящий» изображает букву особым образом сложенными пальцами, а «слушающий» считывает с пальцев букву за буквой своей ладонью. А это значит, что малышки научились писать, складывая слова для мамы, начиная с семимесячного возраста. Этот поставленный самой жизнью довольно жестокий эксперимент блистательно подтверждает, что у человека есть огромные резервы развития, никак еще не задействованные в педагогике. Научить писать и одновременно читать можно уже в младенческом возрасте без перегрузок и напряжения! Пока девочки росли, семья Крылатовых выживала чуть ли не в нищете. Помимо низкооплачиваемой научной работы Наташа и Юра весь свой огромный интеллектуальный и духовный потенциал вкладывали в обучение и развитие девочек. Самостоятельно, без детского сада и школы. ... Возьму на себя смелость заявить, что самая счастливая судьба сложилась именно у Наташи. Хоть нет у нее высоких научных званий и международного признания, как, скажем, у ее друга из той же четверки Саши Суворова. Но есть то, что теперь, уже в зрелые годы, ценится не меньше, а то и больше: любящий муж (он же сподвижник, соратник ее во всем - от педагогических открытий до сочинения пьес и книг), две дочери-студентки и внук. Яська, Ярослав, Ясное солнышко, сын Хильды и Леши, связавших свои жизни в восемнадцать лет. Я рассказала лишь об одном, с моей точки зрения, фундаментальном открытии Наташи и Юры. Но перечитываю ее недавний доклад на конференции в Психологическом институте о своем подходе к понятию грамотности (одних только неологизмов хватило бы на несколько диссертаций) и освежаю в памяти историю их совместной жизни, их домашней семейной школы. Всего лишь перечень «предметов» от латыни, греческого, стенографии до философии естествознания поражает воображение. Вспоминаю, перелистываю страницы рукописей, смотрю на фотографии... И нет, не об открытиях хочется вести речь (хотя с Загорским детским домом я была связана с конца семидесятых, еще по журналистской работе в «Комсомолке»). А - о беломраморном Родене. Который помог им без слов объясниться в любви друг к другу в тот День Встречи. Вот они, их живые, во плоти, открытия: отличницы-студентки Хильда и Дина, в начале века - капитаны «Алого паруса», легендарного клуба, созданного в прежней «Комсомолке» и перешедшего потом под сень редакции «Учительской газеты», а вскоре и просто в Интернет. Девочки поступили в медицинский университет без репетиторов, даже без обычной школы - сами! И, зная очень близко их уровень, я уверена, что эти две единственные землянки, снявшие тот самый катастрофический разрыв между овладением устной и письменной речью чуть ли не в младенчестве, получили такой изначальный мощный скачок в развитии, что имя Крылатовых еще заставит о себе говорить самые широкие круги общества, - если и не в нынешнем поколении бабушек и дедушек, ровесников Наташи и Юры, то уж точно в поколении Хильды и Эвальдины, нынешних двадцатилетних... Роден запечатлел в мраморе тот дух великой любви, который один лишь зряч и деятелен. Ольга Мариничева ЧУДЕСА В ШКОЛЕ ЛЮБВИ Школа, о которой пойдет здесь речь, началась задолго до своего начала, лет за десять. А именно - со времени женитьбы здоровяка-каменщика Майкла Алена на восемнадцатилетней красавице Сьюзен, только что окончившей среднюю школу. Через год в этом благополучном, счастливом крае беременная Сьюзен заразилась краснухой, не зная, какая это свирепая беда. Когда краснуха, как ей и положено, казалось бы, бесследно прошла, Сьюзен произвела на свет белокурого слепого мальчика Джейка. Я его видел, когда ему было уже было уже двенадцать лет. Красивый мальчуган. Она и муж смирились с тем, что их первый ребенок слеп. Все равно он прелесть. Они приняли Джейка как обыкновенного гениального, хотя и слепого, ребенка, будущего гениального, например, музыканта. Это же обычная история, мы знаем. Джейку было десять месяцев. Его девятнадцатилетняя мама между делом и досугом смотрела утреннюю телепрограмму. Показывали, как врачи определяют глухоту у младенца: шуршат целлофаном над ухом ребенка. Предчувствие пронзило Сьюзен: она терла целлофаном и трещала у самых ушей спящего мальчика - Джейк не просыпался. В панике она визжала, потом била крышками кастрюль друг о друга, но ее сын блаженно спал, никак не реагируя на поднятый грохот. Чепуха какая-то. Она все же поехала в клинику. Так, на всякий случай. Просто убедиться, что со слухом у Джейка все о'кей. Аудиолог был краток: «Мне не приходилось встречать в такой степени глухого ребенка». Она отнесла Джейка в свою машину и попробовала выехать из гаража. Не получилось. Она долго сидела в машине и ревела. Чтобы понять мир Джейка, мир без единого звука и без зрительных образов, Сьюзен надевала на глаза повязку, а на уши - плотно прилегающие наушники, и, пока Джейк спал, часами бродила по дому, натыкаясь на предметы, падая, наставляя себе синяки. Она попадала в таинственный, враждебный, безжалостно жестокий и совершенно алогичный мир, берущийся из ниоткуда и ведущий в никуда. Что поймет в нем Джейк? Чему научится? В отчаянии Сьюзен бросилась к специалистам. Они ей говорили, что надобно смириться, что Джейк необучаем, невоспитуем, неконтролируем, возможно, умственно недостаточен, что его надобно сдать в детский инвалидный дом, что он обречен остаться зверьком или полузверьком-полурастением. - Нет, - говорила Сьюзен. - Нет! - И она знала это наверняка. - Он всего лишь только глух и слеп. Ничего больше. И она отдала Джейка в обычный детский сад. А в пять лет - в школу для «просто» глухих. Педагоги разводили руками: он туп, совершенно туп, он нуждается только в дисциплинировании. Местный совет по образованию постановил поместить ребенка в школу для глубоко умственно отсталых. И тогда наблюдательная, чуткая мать, уловив десятки проявлений разума у своего семилетнего сына, которому никто не мог помочь, стала искать помощи вне школьной системы. Она обратилась к знаменитому ученому-дефектологу Яну Вандайку из Голландии и к двум учителям слепоглухих из Канады: это муж и жена Джон и Жак Маккинес. Они сказали: «У вас удивительное, на редкость способное дитя. Не теряйте ни минуты, его необходимо учить языку». Сьюзен заявила мужу: «Всё! Не могу больше ждать, открываю свою собственную школу». Судьба новаторов повсюду нелегка, а новаторов без специального образования, без диплома - особенно. Новаторов, добивающихся колоссальных успехов, - втройне. Их просто ненавидят специалисты. Сьюзен Ален, мать троих детей (еще один ее сын и дочка видят и слышат совершенно нормально), Сьюзен Ален, домохозяйка, почти единственным вооружением которой была ее любовь к своему обездоленному природой ребенку и ко всем таким же детям, прошла трижды крестный путь нововведений. Она изучила огромную специальную литературу. Она полетела в Канаду к Маккинесам, чтобы усвоить их методу. Она разработала свою версию непосредственного контакта со слепоглухим ребенком. Она убедила мужа продать дом, занять еще 50 тысяч долларов и вместе с друзьями отремонтировать двухэтажную развалюху в живописной лесистой местности. В 1985 году Сьюзен открыла свою удивительную школу, названную ею Центром для слепоглухих детей имени Джейка Алена. Так она и войдет в историю под именем ее сына. Я видел этот Центр своими видящими глазами. Я прожил в нем в ноябре 1989 года пять незабываемых дней и вынес ощущение обыкновенного чуда, свершаемого с детьми от полутора до четырнадцати лет. В школе 16 детей и 38 воспитателей. Мэтью - 7 лет. До сьюзеновской школы этот ребенок с врожденной глухослепотой не мог жевать, не умел ползать, не удерживал в руках ложку. Вообще, удерживать ложку - это большой, оказывается, труд, надо этому долго учить. Разумеется, государственное ведомство послало дитя в класс для самых тяжелых олигофренов, где его, разумеется, ничему не научили. Он цветет в Центре имени мальчика Джейка Алена. Цветет. С аппетитом и совершенно самостоятельно он поглощает гамбургеры, успешно справляется с горячими собаками (сосисками, вложенными в хлеб), он умеет пить из стакана, он яростно ползает и порывается ходить, он понимает 50 знаков. Он выражает свои желания, активно используя 20 знаков, и это за полтора года пребывания в центре. У Мэтью появилась жизнь, полная приключений. Он смеется, его родители твердо знают, что у мальчика есть будущее. Недавно Мэтью прочел свое первое слово. Случайно или нет, но оно совпало с самым первым буквенным словом, понятым маленькой будущей великой слепой и глухой Элен Keллер, книги которой читает весь мир, пьесы о которой обошли сцены всех театральных столиц и знакомство с которой считалось честью королевами и гениальными учеными. Дело было так. Воспитательница Анри Дитрик плюхнула Мэтью на лужайку, окружающую небольшой очаровательный детский бассейн, и продактилировала, то есть сказала по буквам, составленным из пальцев, слово «вода». Мэтью подпрыгнул, он засмеялся, стал снимать с себя одежду. Он явно готовился к одному из своих величайших удовольствий в жизни - купанию. Воспитательница говорит, что он складывает пальцы в особый знак - горшок, когда хочет в туалет. Понимаете ли вы, что это значит? Мэтью начал разговаривать, общаться с себе подобными! Он принял правила игры! Маленькие люди, не знающие, что они есть, научаются здесь людским обычаям. Это путь к очеловечиванию человека, путь к общению, самостоятельности, к культуре. Воспитательницы непрерывно ласкают своих подопечных. И не потому, что это в какой-то степени основа метода Сьюзен Ален, а потому что они действительно их обожают. Они говорили мне: «Разве можно не влюбиться в Мэтью? А посмотрите-ка, какая это умница!» Это о девочке, которая сделала несколько шагов вдоль стены. А уж если те справляются со своим календарем... Календарь специально изобретен Сьюзен Ален. По образцу индейцев, это язык узлов на веревочках, с разными подсказками. Ну, например, если на веревочке, обозначающей пятницу, есть бантик, то в этот день будет бал. И когда дети научаются пользоваться календарем и выказывают понимание, то школа празднует невероятный праздник. Если ребенок требует, чтобы его после горшка вытирали не один, а много раз, то это, конечно, совершеннейшее блаженство, потому что это показывает, что ребенок требует чистоты! И его чистоплотность вызывает всеобщее восхищение и увеличение интенсивности объятий и поцелуев до запредельной степени. Джейк учится и работает. В школе есть микроавтобус и две машины. Он с наслаждением моет в них стекла. Получает доллар за каждую вымытую машину и, накопив два-три, покупает свои любимые жвачки. Мы поехали с ним в Диснейленд. Он был там до того всего один раз. Часа полтора наших хождений по разным аттракционам - и я вдруг заметил, что нас ведет Джейк. Нас было трое взрослых и он, слепоглухой мальчик. Он прекрасно помнил, где какой аттракцион. Это стало абсолютно очевидным, потому что он не только знаками показывал и тянул за собой именно туда, куда надо. Он знал, что его там ждет. Предположим, мы летим с огромной скоростью в колясках по страшной пещере, где куча неожиданностей, и Джейк заранее начинает подхихикивать, а как только мы начинаем падать в какую-то пропасть, он чуть не визжит от восторга… В Центре имени Джейка Алена больше поцелуев и объятий, чем где-либо в мире. Уверен, что чудесные успехи ребят имеют в своей основе то ощущение невраждебности мира, которое дает им любовь. Они принимают этот абсолютно алогичный и такой безжалостный мир только потому, что в нем находятся терпеливые любящие руки, которые делают этот мир радостным в конце концов. Баланс обид, страданий и побед становится выносимым только благодаря интенсивной и умной любви. Борис Бим-Бад
Другие материалы по теме
|