Мадам Кюри начала свой курс точно с той фразы, на которой его оставил Пьер Кюри.

Что трогательного могут заключать в себе эти холодные слова: ”Когда стоишь лицом к лицу с успехами, достигнутыми физикой...”? Но слёзы навёртываются на глаза слушателей и текут по лицам.

Не понижая тона, Мари доводит до конца сухое изложение темы и уходит в маленькую дверь так же быстро, как вошла.

Но это испытание – только начало.

Мари Кюри надо победить предрассудки и доказать, что женщина может преподавать в Сорбонне и каждый год обновлять свой курс. Она должна руководить очень важной лабораторией; добиться строительства новой лаборатории, о которой всю жизнь мечтал Пьер Кюри и которой он так и не дождался; проводить собственные исследования...

Энергичная Мари Кюри справляется со всеми этими задачами, хотя кто-то пытался распускать слухи, будто в совместной работе супругов Кюри Мари была просто ассистенткой мужа.

В Мари жило упрямое стремление не давать рукам опускаться. Мари осуществляла это с какой-то отчаянной, безнадёжной храбростью.

25 февраля 1910 года умирает свёкор Мари. Теперь воспитание Ирен и Евы перешло в руки самой Мари. Девочек не крестили. Мари сознавала свою неспособность преподать им догмы, в которые уже не верит. В особенности она не хочет для них той боли, какую сама перенесла, потеряв веру. При этом Мари отличалась полной терпимостью и не раз говорила детям, что, если у них появится потребность в какой-нибудь религии, она предоставит им полную свободу.

Способности Мари очень разнообразны, она человек большой, разносторонней культуры, и дочери могут обсуждать с матерью всё, что их волнует: музыку, поэзию, театр... Еву восхищали в матери не только гений великой учёной, но также и благородство характера, красота и грациозность. Как-то Мари заявила дочерям:

”Если у вас есть справедливое дело, его надо выполнить, даже когда у вас имеется тысяча причин, мешающих это сделать”.

Эту неутомимую труженицу преследует мысль о переутомлении, на которое обречены её дети. Ей кажется варварством запирать молодые существа в плохо вентилируемые классы, отнимать у них время на бесчисленные и бесплодные часы ”сидения” в школе, не оставляя детям времени на обдумывание, осмысление выученного.

По её почину рождается проект своего рода образовательного кооператива, где крупные учёные применяют к своим детям новые методы образования.

Для десятка мальчиков и девочек открывается эра, полная возбуждающего интереса и занимательности, когда эти ребята ходят каждый день только на один урок, который им даёт кто-нибудь из лучших знатоков предмета. Мари внушает им свою любовь к науке и влечение к труду. Передаёт свои методы работы. Обладая виртуозной способностью считать в уме, она заставляет своих питомцев упражняться в устном счёте: ”Надо добиваться делать это, никогда не ошибаясь”, ”залог успеха – не торопиться”. Если кто-нибудь из её учеников конструирует электрическую батарею и при этом мусорит на столе, Мари, вся вспыхнув, накидывается: ”Не говори мне, что уберёшь потом! Нельзя захламлять стол, когда собираешь прибор или ставишь опыт”.

Два года длилось это увлекательное учение, над которым весело подсмеивались газеты:

”Это маленькое общество, едва умеющее читать и писать, – пишет один обозреватель, – имеет полное право пользоваться приборами, конструировать аппаратуру, проводить химические опыты... Сорбонна и дом на улице Кювье пока не взорвались, но надежда на это пока ещё не потеряна!”

Профессор, исследователь, директор лаборатории, Мари Кюри работает с огромным напряжением. Она продолжает преподавать в Севрской высшей нормальной школе. В Сорбонне, куда зачислена штатным профессором, она читает первый и в то время единственный в мире курс радиоактивности. Великие усилия!

Вскоре Мари задумывает издать курс своих лекций. В 1910 г она выпускает свой основной труд ”Руководство по радиоактивности”.

Девятисот одиннадцати страниц едва хватило, чтобы свести воедино знания, приобретённые в этой области, начиная с того, ещё недавнего дня, когда супруги Кюри заявили об открытии радия.

Мари не поместила своего портрета в начале книги. На контртитуле – фотография мужа. Двумя годами ранее эта фотография украшала книгу в шестьсот страниц – ”Труды Пьера Кюри”, приведённые в порядок и отредактированные Мари.

 

Бурное развитие радиотерапии требует, чтобы мельчайшие частицы драгоценного вещества могли быть разделены с большой точностью. Там, где дело идёт о тысячных долях миллиграмма, от весов мало толку. Мари предлагает ”взвешивать” радиоактивные вещества на основании интенсивности их излучения. Она доводит трудную технику до желанной цели и создаёт у себя в лаборатории отдел дозиметрии.

Опубликовывая ”Классификацию радиоэлементов” и ”Таблицу радиоактивных констант”, она заканчивает также работу общего характера: получение первого международного эталона радия. В этой лёгкой стеклянной трубочке, которую Мари с волнением запаяла собственноручно, содержится 21 миллиграмм чистого хлористого радия. Впоследствии этот эталон послужит образцом для эталонов на всех пяти континентах и будет торжественно водворён в Бюро мер и весов в Севре, под Парижем.

После совместной славы четы Кюри известность самой мадам Кюри приобретает феерические размеры. Дипломы на степень доктора ”ради почёта” (nonoris causa), члена-корреспондента иностранных академий наук заполняют ящики письменного стола, но лауреат не выставляет их напоказ и даже не составляет списка этих званий.

Франция отмечает своих выдающихся людей при их жизни только двумя способами: орденом Почётного легиона и званием академика. В 1910 г Мари предложили крест Почётного легиона, но, руководствуясь отношением Пьера к этому вопросу, она отказалась.

Почему же несколько месяцев спустя она не оказывает такого же сопротивления своим слишком рьяным коллегам, которые советуют ей выставить свою кандидатуру в Академию наук? Разве она забыла унизительное число голосов, поданных за Пьера, и при его провале, и даже при его избрании? Разве она не знает, какая сеть интриг расставлена вокруг неё?

Да, не знает. А главное, будучи наивной иностранкой, она боится выказать себя неблагодарной, если откажется от высокого отличия, предложенного ей учёными её второго отечества, Франции.

У нее есть конкурент – выдающийся физик и убеждённый католик Эдуард Бранли. Разгорается борьба между вольнодумцами и церковниками, между защитниками и противниками такого сенсационного нововведения, как избрание женщины в члены Академии наук.

Испуганная Мари присутствует при полемике, которой она не ожидала. Крупнейшие учёные стоят за неё. Но другой лагерь организует могучее сопротивление.

”Женщины не могут быть членами Академии!” – восклицает в добродетельном негодовании Амага, оказавшийся восемь лет назад счастливым соперником Пьера Кюри. Добровольные осведомители, вопреки очевидным фактам, говорят католикам, что Мари еврейка, либо напоминают вольнодумцам, что она католичка. 23 января 1911 года, в день выборов, президент Академии, открывая заседания, говорит служителям:

– Пропускайте всех, кроме женщин.

В четыре часа дня переволновавшиеся газетчики бегут писать о выборах разочарованные или торжествующие отчёты. Мари Кюри не хватило одного голоса для избрания!

Мракобесие даже на уровне Академии наук остаётся омерзительным мракобесием и ничем больше.

Результат голосования – факт вопиющий! Но в истории супругов Кюри, по-видимому, на долю других стран выпало исправлять неблаговидные поступки Франции. В декабре того же 1911 года Академия наук в Стокгольме, желая отметить блестящие работы, выполненные мадам Кюри после смерти мужа, присуждает ей Нобелевскую премию по химии.

Никогда, никто, ни тогда, ни в последующие годы вплоть до 1962 года не был дважды удостоен такой награды!

В своём публичном докладе при получении премии Мари посвящает все выпавшие на её долю почести Пьеру Кюри.

Выдающиеся открытия, мировая известность, две премии Нобеля у одних современников вызывают удивление и восхищение личностью Мари, а у других – чувство зависти, вражды.

И шквал злобы внезапно обрушивается на Мари, стремясь её уничтожить. Против этой кристально чистой сорокачетырехлетней женщины, такой хрупкой и измотанной трудом, предпринимается вероломный поход.

Не важно, кто дал сигнал к нападению, не имеет смысла рассказывать, с каким отчаянием и трагической неловкостью Мари старалась защититься. Оставим в покое и журналистов, имевших наглость оскорблять беззащитную женщину в то время, как её травили и терзали анонимными письмами, публично грозили ей насильственными действиями, когда сама её жизнь подвергалась опасности. Позже некоторые из них с раскаянием и слезами приходили к Мари просить у неё прощения за предательство... Но преступление свершилось: Мари была на краю самоубийства и сумасшествия, лишилась сил, её сразила тяжёлая болезнь.

Великие личности, особенно женщины, всегда подвергались яростному нападению завистников, стремившихся отыскать под бронёю гения несовершенное, похожее на них самих человеческое существо. Если бы не безмерная магнетическая сила известности, привлекавшая к Мари и симпатии, и ненависть, то никогда бы она не подверглась ни критике, ни клевете. Теперь у неё были все основания ненавидеть свою славу.

Друзья познаются в беде. За неё сражаются учёные, друзья, самым стойким защитником оказывается брат Пьера – Жак Кюри. Математик Эмиль Борель и его жена увозят её с собой на отдых в Италию.

Все эти тёплые чувства и участие несколько подбадривают Мари. Но её физическая слабость с каждым днём нарастает всё больше. 29 декабря её, умирающую, обречённую, перевозят в больницу. После двух месяцев борьбы Мари побеждает свою болезнь, но сильно повреждённые почки требуют хирургического вмешательства. Операция проходит успешно, но её здоровье остаётся надолго подорванным. Как загнанный зверь, она прячется от преследующих её физических болей и человеческой низости. Всё мрачное время своего лечения она живёт инкогнито сначала под Парижем, затем на морском побережье Англии.

Как раз в ту пору, когда Мари особенно мрачно смотрит на своё будущее, она получает неожиданное предложение, оживившее и вместе с тем смутившее её.

Царизм, поколебленный революцией 1905 г в России, пошёл на некоторые уступки в отношении поляков, и польская интеллигенция задумывает создать в Варшаве лабораторию для изучения радиоактивности, предложить руководить ею мадам Кюри и таким образом вернуть навсегда в своё отечество одну из самых выдающихся в мире женщин.

В мае 1912 г к Мари явилась делегация польских профессоров с этим предложением. Какой удобный случай для человека менее совестливого уехать из Парижа с блеском, повернуться спиной к клевете и злобе!

Но Мари никогда не следовала советам затаённой обиды. Она мучительно и честно обдумывает, на чьей стороне её долг. Мысль вернуться на родину и привлекает и пугает её. Но... вопрос о постройке лаборатории, которой добивались оба Кюри, наконец, решен. Бежать из Парижа значило превратить в ничто эту надежду, убить великую мечту.

После мучительных колебаний она с душевной болью шлёт в Варшаву отказ. Однако, Мари не отказывается руководить издалека новой лабораторией, поддерживая в руководстве двух своих лучших учеников-поляков – Яна Даниша и Людвика Ветенштейна.

Здоровье мадам Кюри улучшилось. Летом 1913 года Мари пробует свои силы, путешествуя пешком по Альпам. Её сопровождают дочери и известный физик Альберт Эйнштейн с сыном. Тесные дружеские узы уже несколько лет связывают двух гениальных учёных. Они в восторге друг от друга, они оба любят вести нескончаемые беседы по теоретическим вопросам физики то по-французски, то по-немецки. Вдохновенный Эйнштейн излагает спутнице свои заветные теории, которые Мари с её исключительным математическим складом ума, одна из немногих учёных в Европе, способна понимать.

Во Франции все бури забыты, Мария Кюри в зените славы. Уже два года архитектор Нено строит для неё Институт радия на отведённом для этого участке на улице Пьера Кюри.

И вот Мари расхаживает по строительным лесам, рисует планы, спорит с архитектором. В голове этой седеющей женщины идеи самые новые, самые современные. Ей хочется построить такую лабораторию, которая могла бы служить с пользой ещё тридцать, а то и пятьдесят лет, когда сама Мари будет только прахом. Она требует просторных помещений, больших окон. И как бы ни негодовали инженеры по поводу дорогого новшества, ей нужен лифт.

Что касается сада, самого дорогого предмета её забот, Мари проектирует его с особой любовью.

Не слушая доводов со стороны тех, кто хочет сэкономить место, она решительно защищает каждый метр земли, отделяющий одно здание от другого. Мари, как знаток, отбирает по одному молодые деревца, велит сажать их ещё задолго до закладки фундамента. Своим сотрудникам она говорит:

– Если я покупаю ”мои” липы и платаны сейчас, то я выгадываю этим два года. Когда мы откроем лабораторию, деревца подрастут, и наши зелёные массивы будут во всей красе. Только ш-ш-ш-ш! Я ничего не говорила месье Нено!

И в её серых глазах вновь загорается весёлый, юный огонёк.

Мари сама, орудуя заступом, сажает ползучие розы вдоль ещё не законченных стен и собственноручно утрамбовывает землю. Каждый день она их поливает. Когда Мари разгибается и стоит, овеваемая ветром, то кажется, будто она следит глазами за ростом каменных мёртвых стен и живых деревьев.

В чудесные июльские дни ”храм будущего” на улице Пьера Кюри возведён.

Но это июль 1914 года.

Болезненное, хрупкое создание забывает о недугах, женщина-учёный откладывает до лучших времён незаконченные труды. Мари помышляет только об одном: служить своей второй родине. В грозном испытании опять, в который раз, проявляются её высокие человеческие качества.

Она не приемлет простой выход: запереть лабораторию и надеть на себя, как это делали в то время многие отважные француженки, белую косынку сестры милосердия. Она немедленно знакомится с организацией санитарной службы и находит в ней пробел, который, по-видимому, мало беспокоит начальство, но ей кажется трагичным: полевые госпитали почти совсем лишены рентгеновских установок!

Один за другим оборудует Мари автомобили с рентгеновскими установками, прозванные на фронте ”кюричками”. ”Трусиха” стала вдруг требовательной и властной особой. Она тормошит чиновников, требует у них пропуска, наряды, визы. Она беспощадно ”грабит” и частных лиц, которые дарят или одалживают ей свои лимузины для рентгеновских передвижных установок. Из 20 таких автомобилей Мари один оставляет для себя.

Телеграмма, телефонный звонок уведомляют мадам Кюри о том, что полевому госпиталю, переполненному ранеными, требуется немедленно рентгеновская установка. Мари проверяет оборудование. Пока солдат-шофер заправляет машину горючим, она идёт за своим тёмным плащом, дорожной шляпой, круглой, мягкой, утратившей цвет и форму, берёт своё имущество: саквояж из жёлтой кожи, весь в трещинах и царапинах. Садится рядом с шофёром на открытое для ветра сиденье, и вскоре доблестный автомобиль несётся на полной скорости, 50 километров в час, по направлению к Амьену, Ипру, Вердену...

Мари сама распаковывает приборы, монтирует съёмные части, затемняет кабинет... Не прошло и получаса, как приехала Мари в госпиталь, а уже всё готово. Хирург и Мари – у экрана. Приносят носилки за носилками со страждущими.

10 раненых, 50, 100... Проходят часы, а иногда и дни. Всё время, пока есть пациенты, Мари живёт в тесной комнате. Прежде чем покинуть госпиталь, она обдумывает, как можно оборудовать в нём стационарную рентгеновскую установку. Наконец, упаковав оборудование, она занимает место в волшебном фургоне и возвращается в Париж.

Кроме двадцати автомобилей Мари оборудовала таким образом двести рентгеновских кабинетов. Более миллиона раненых прошли через эти 220 стационарных и передвижных установок, созданных и оборудованных трудами мадам Кюри. С 1916 по 1918 годы Мари обучила 150 сестёр-радиологов.

Ей помогают не только её знания и мужество: Мари в высшей степени одарена способностью выходить из затруднительных положений. Нет ни одного свободного шофёра? Она садится за руль своего ”Рено” и с грехом пополам ведёт его по разбитым дорогам. Можно видеть, как в стужу она изо всех сил вертит рукоятку, заводя заупрямившийся мотор. Можно видеть, как она нажимает на домкрат, чтобы переменить шину, или же, сосредоточенно нахмурив брови, осторожными движениями учёного чистит засорившийся карбюратор. А если надо перевезти приборы поездом? Она сама грузит их в багажный вагон. По прибытии она же всё сгружает, распаковывает, следит, чтобы ничего не потерялось.

Равнодушная к комфорту, Мари не требует ни особого внимания к себе, ни привилегий. Вряд ли какая-нибудь другая знаменитая женщина причиняла бы так мало беспокойства. Она забывает о завтраке и обеде, спит где придётся – в комнатушке медицинской сестры, в походной палатке, под открытым небом.

Студентка, когда-то мужественно переносившая холод в мансарде, легко превратилась в солдата мировой войны.

Если Мари дома, значит почечные колики приковывают её на несколько дней к постели. Если Мари относительно здорова – она в одном из трёхсот-четырёхсот французских или бельгийских госпиталей.

В первые месяцы войны правительство попросило частных лиц сдать ему своё золото. Мари переводит шведские кроны, полученные ею со второй Нобелевской премией, во франки, которые становятся ”добровольной контрибуцией”. Она сдаёт своё золото во Французский банк. Служащий, принимавший его, берёт у неё монеты, но с негодованием отказывается отправить на переплавку знаменитые медали. Мари нисколько не чувствует себя польщённой. Она считает подобный фетишизм нелепостью и, пожав плечами, уносит коллек-цию своих наград в лабораторию.

Новая специальность сталкивает Мари с самыми различными людьми.

Элегантно одетые женщины, ”ангелы-хранители” госпиталей, по виду определив положение этой скромно одетой особы, не считающей нужным назвать себя, порою обращаются с ней, как с мелкой служащей. Мари это только забавляет.

Она никогда не говорит о трудностях и риске, которым подвергается. Не говорит ни о несказанном утомлении, ни о смертельной опасности, ни об убийственном действии рентгеновских лучей на её слабый организм. Перед товарищами у неё беззаботное, даже весёлое лицо, более весёлое, чем когда-либо прежде. Война предписала ей хорошее настроение как лучшую личину мужества. Не говорит она и о лёгком ранении в апреле 1915 г, когда по вине шофера её автомобиль, перевернувшись, свалился в кювет. Её выдали окровавленные бинты, найденные в туалетной комнате, и газетная статья в отделе происшествий.

Пушечный салют в знак перемирия застаёт Мари в лаборатории. У неё не одна, а две победы. Польша возрождается из пепла после полуторавекового рабства и становится независимой...

Война помешала научной работе Мари. Война подорвала её, и без того слабое, здоровье. Война разорила её. Деньги, которые она вручила государству, растаяли, как снег на солнце. Ей за 50, и она почти нищая. Отдав в дар созданной ею лаборатории свой собственный, первый в мире грамм химически чистого радия, эта женщина – вдова и мать двух дочерей – преподнесла государству около миллиона франков. Как и Пьер, она всегда проявляла такую же личную материальную незаинтересованность, когда надо было выбрать между личной и общественной пользой. У неё только профессорское жалованье – двадцать тысяч в год. Хватит ли сил ещё на несколько лет, до получения пенсии, совмещать преподавательскую работу с заведованием лабораторией?

Мари уговаривают написать книгу ”Радиология и война”. В ней она превозносит благо научных открытий, их общечеловеческую ценность. Трагический опыт войны дал ей новые основания для преклонения перед наукой.

В этом сухом научном произведении невозможно уловить всё значение личной инициативы Мари Кюри. Мари не враждебна своему ”Я”, оно для неё просто не существует.

И всё же одна мелочь доказывает нам, что Мари отлично сознаёт, какую помощь она оказала Франции. Когда-то она отказалась – и впоследствии снова откажется – от ордена Почётного легиона. Но близким её известно, что если бы в 1918 году её представили к награде ”За военные заслуги”, это был бы единственный орден, который она бы приняла.

Её избавили от необходимости поступиться своими правилами. Многие ”дамы” получили знаки отличия, орденские розетки. Мари – ничего! Несколько недель спустя роль, сыгранная ею в великой трагедии, стёрлась у всех из памяти. И, несмотря на её исключительные заслуги, никто не подумал приколоть солдатский крестик к платью мадам Кюри!

Однажды майским утром 1920 года Мари Кюри приняла у себя в лаборатории американскую журналистку Мелони, которая добивалась этой встречи несколько лет. Позже миссис Мелони напишет:

”... Входит бедная, застенчивая женщина с таким печальным лицом, какого мне ещё не приходилось видеть. На ней чёрное платье из хлопчатобумажной материи. На её прекрасном, кротком, измученном лице запечатлелось отсутствующее, отрешённое выражение, какое бывает у людей, всецело погружённых в научную работу.

... В течение этой недели я узнала, что товарная цена одного грамма радия – сто тысяч долларов. Узнала также, что новой лаборатории мадам Кюри не хватает средств для настоящей научной работы и весь её запас радия предназначен для изготовления трубок с эманацией для лечебных целей”.

В бедно обставленном кабинете, с глазу на глаз с женщиной, открывшей радий, журналистка спрашивает:

– Что бы вы пожелали?

Мадам Кюри спокойно отвечает:

– Один грамм радия для продолжения моих исследований, но купить его я не могу. Радий мне не по средствам.

У миссис Мелони возникает блестящий проект: пусть её соотечественники подарят мадам Кюри грамм радия. По возвращении в Нью-Йорк она пытается убедить десять миллиардеров дать по десяти тысяч долларов, чтобы сделать этот подарок. Но безуспешно. Согласились только трое. Тогда она подумала: ”Зачем искать десять богачей? Почему не открыть подписку среди всех американских женщин?”

В каждом городе Нового Света миссис Мелони организует национальную подписку в ”Фонд Мари Кюри”. Не прошло и года со времени её свидания с ”женщиной в чёрном хлопчатобумажном платье”, как она пишет Мари Кюри: ”Деньги собраны, радий – Ваш. Приезжайте с дочерьми. Мы обеспечим Вам прекрасное путешествие, а грамм радия будет передан Вам в Белом доме самим президентом Соединённых Штатов. Мадам Кюри тронута. Впервые за 54 года своей жизни она соглашается на неизбежные последствия большой официальной поездки, так как радий, нужный для лаборатории, может получить только лично она.

Нью-Йорк. Огромная толпа на пристани ждёт прибытия учёной. Любопытные шли пять часов пешком, чтобы увидеть ту, которую заголовки в газетах называют ”благодетельницей рода человеческого”. Понять, почему мадам Кюри не член Французской Академии наук, американцы не могут.

Отчаянные усилия мадам Кюри держаться в тени имели некоторый успех во Франции: Мари удалось убедить своих соотечественников и даже своих близких в том, что личность выдающегося учёного сама по себе не имеет значения. С прибытием Мари в Нью-Йорк завеса падает, истина обнажается. Ирен и Ева вдруг узнают, что представляет собой для всего мира эта всегда тушующаяся женщина, близ которой они всё время жили.

Ей предназначены десятки медалей, почётные звания, докторские степени и даже ”гражданство города Нью-Йорка”.

– Вы, конечно, привезли с собой ваше университетское облачение, предназначенное для торжеств? – спрашивает миссис Мелони. – На таких торжествах без него не обойтись.

Наивная улыбка Мари вызывает общую растерянность. Мари не привезла костюм по той простой причине, что его у неё никогда не было. Профессора Сорбонны обязаны иметь фрак. Но мадам Кюри, единственный профессор – женщина, предоставляла мужчинам удовольствие заказывать себе парадную одежду. Спешно вызванный портной наскоро шьёт из чёрной материи величественное одеяние.

20.05.1921 года в Вашингтоне президент Соединённых Штатов Гардинг вручает в дар мадам Кюри грамм радия, точнее, его символ – специально сделанный, окованный свинцом ларец для хранения пробирок с радием. Сам радий настолько драгоценен, а вместе с тем, настолько опасен, что на время торжеств он был для безопасности оставлен на заводе.

Привилегированные журналисты, допущенные на это торжество и трескуче объявившие: ”Изобретатель радия получает от своих американских друзей бесценное сокровище”, были бы очень поражены, узнав, что мадам Кюри заранее лишила себя этого грамма. Накануне торжества, когда миссис Мелони дала ей на одобрение дарственный пергаментный свиток, Мари внимательно его прочла, потом решительно сказала:

– Надо изменить этот акт. Радий, который дарит Америка мне, должен навсегда принадлежать науке. Пока я жива, я буду пользоваться им только для научных работ. Но если оставить акт в таком виде, то после моей смерти он окажется наследственной собственностью частных лиц – моих дочерей. Это недопустимо. Я хочу подарить его моей лаборатории. Нельзя ли позвать адвоката?

– Да... конечно! – ответила ей миссис Мелони. – Раз вы так хотите, мы займёмся этими формальностями на следующей неделе.

– Не на следующей неделе, не завтра, а сегодня вечером. Дарственный акт войдёт в силу немедленно, а я могу умереть через несколько часов.

Юрист, с большим трудом найденный в поздний час, составляет вместе с Мари новый текст. Она тут же его подписывает.

Цена миллиграмма радия – элемента составляла в то время приблизительно 750 франков.

 

В кратких автобиографических заметках, написанных по возвращении из Америки, мадам Кюри запишет:

”Человечество, конечно, нуждается в деловых людях, которые извлекают максимум из своего труда и, не забывая об общих интересах, соблюдают и свои собственные выгоды.

Но человечеству необходимы и мечтатели, для которых бескорыстное служение какому-нибудь делу настолько увлекательно, что им и в голову не приходит заботиться о личных материальных благах.

...Правильно организованное человеческое общество должно предоставлять таким работникам всё необходимое для их работы, должно избавить их жизнь от материальных забот и дать им возможность свободно отдаваться научному исследованию”.

На мадам Кюри лежит ответственность за новую науку. Значение её имени таково, что одним жестом, одним своим присутствием она может претворить в жизнь любой проект, имеющий общеполезное значение и близкий её сердцу.

Со времени путешествия в Америку она уделяет время и для внешних сношений, и для общественных миссий. Её шумно встречают, она старается быть полезной. Но теперь очень часто ей приходится превозмогать физическую слабость.

В мире нет больше уголка, где бы не знали её имя. Разве нет портрета мадам Кюри в старинном китайском городе Тайюань в храме Конфуция? Мудрые учёные этой страны поместили её портрет среди ”благодетелей человечества”, рядом с Декартом, Ньютоном, Буддой.

Сама Кюри никогда не искала ни светских связей, ни связей с людьми влиятельными. Она была очень довольна, когда ей довелось познакомиться с Редьяром Киплингом, а то, что её представили королеве Румынии, не произвело на неё никакого впечатления.

Во Франции...

В 1922 году тридцать пять членов Медицинской академии вручили своим коллегам следующую петицию:

”Мы, нижеподписавшиеся, полагаем, что Академия оказала бы себе честь, если бы избрала мадам Кюри своим членом-корреспондентом в знак признательности за её участие в открытии радия и нового способа лечения – Кюри-терапии”.

Петиция была революционной. Академики не только соглашаются избрать женщину членом, но, порывая с обычаями, сами хотят этого. Все кандидаты на свободное место отказываются от него в пользу мадам Кюри.

Президент Академии обращается к Мари:

”В Вашем лице мы приветствуем великого учёного, женщину большого сердца, проявившую необычайную преданность своей работе, принёсшую ради науки величайшие жертвы, патриотку, которая и во время войны, и в мирное время, всегда делала больше, чем требовал долг.

... Вы являетесь первой женщиной Франции, удостоенной чести избрания в одну из её академий, но разве была другая, достойная того же?...”

15.05.1922 г. совет Лиги наций избирает Мадам Кюри-Склодовскую вице-президентом Международной Комиссии по научному сотрудничеству.

Вынужденная ограничивать свою практическую деятельность, Мари посвящает себя более широкому развитию международных научных стипендий.

”В чём заинтересовано человеческое общество” – пишет она в одной из своих докладных записок. – Разве не его долг способствовать расцвету научных дарований? Разве оно так богато ими, что может приносить в жертву те, которые готовы проявиться? Я же думаю, что совокупность способностей, необходимых для настоящего научного призвания, – явление бесконечно ценное и тонкое, редкое сокровище: было бы нелепо и преступно давать ему гибнуть, а нужно заботливо ухаживать за ним, предоставляя все возможности для его расцвета...”

Мария Кюри делает всё, чтобы коллеги услышали тот же Зов Науки, который с юных лет звучит в её сердце, звучит так сильно, ибо родился из любви к прекрасному и страсти к неизведанному.

Её мечта – найти для лабораторий средство против бедности в виде субсидий на научные исследования за счёт прибылей.

Она защищает личное дерзание, т.е. то сильное чувство, которое всегда управляло ею в жизни.

Она говорит:

”Я принадлежу к числу тех людей, которые убеждены в великой красоте науки. В своей лаборатории учёный – не только техник. Это одновременно и ребёнок, играющий с явлениями природы, которые производят на него такое же неотразимое впечатление, как сказочный мир на настоящих детей. Мы должны уметь передавать это чувство во внешний мир. Мы не должны позволять думать, что весь научный прогресс сводится к машинам, механизмам, сцеплениям, которые, впрочем, сами по себе тоже прекрасны”.

Борьба за международную культуру, соединённую с уважением к различным на-циональным культурам, защита свободы личности и таланта, где бы они ни обнаруживались, борьба за ”укрепление великой духовной силы науки во всём мире”. Борьба за мир во всём мире. Таковы сферы борьбы, которую ведёт мадам Кюри, не льстя себе суетной надеждой на скорую победу.

29.05.1932 года Мари Кюри приезжает в Варшаву на открытие Института радия. Уже несколько месяцев назад в него стали поступать больные для прохождения курса радиотерапии.

Мари в последний раз видит Польшу, старинные улицы родного города и Вислу, которой любуется при каждом своём приезде, глядя на неё с тоской, почти с угрызениями совести.

Через все превратности судьбы эта великая женщина пронесла тонкую лиричность своей души. В письме к Еве она пишет:

”Вчера утром я пошла одна прогуляться в сторону Вислы... Река лениво вьётся в своём широком ложе, серо-зелёная вблизи и голубая вдали, где отражается в ней небо. Очаровательные песчаные отмели блестят на солнце, то там, то здесь выступая из воды и направляя прихотливое течение реки. Ослепительно сверкающие кромки вдоль края отмели указывают границу наиболее глубоких мест. У меня появляется непреодолимое желание побродить по этим великолепным лучезарным пляжам...

Есть краковская песенка, где говорится о Висле: ”В этой польской реке столько очарования, что всякий, способный это понимать, будет любить её до гроба”. В отношении меня это по-видимому, верно.

Какой-то непонятный, но сильный инстинкт влечёт меня к этой реке”.

Несмотря на все старания, ей не удалось войти в соглашение со славой. Она и впредь не будет одобрять того, что называется проявлением фетишизма. Разве неумеренные приветствия могли когда-нибудь удовлетворить ту страстную студентку, которая ещё жила в этой старой женщине? Не раз она проговаривается: ”Когда они мне говорят о моих блестящих работах”, мне кажется, что я умерла. – И добавляет: – Так же мне кажется, что те услуги, какие я ещё могла бы оказать, их не интересуют, что, если бы я исчезла, им было бы легче расхваливать меня”.

Этот исключительный человек – исключительный не только по таланту, но и по своему гуманизму, по своему внутреннему отрицанию любой пошлости, любой мелочности – ни при каких обстоятельствах не открывает дверей в своё горестное прошлое с целью извлечь из него какие-нибудь поучительные случаи и воспоминания. Это её внутренний мир, куда никто, даже самый близкий человек, не имеет права доступа.

40 лет научной работы.

С 1919 по 1934 годы физики и химики Института радия в Париже опубликовали 483 научные работы. С 1919 по 1935 годы 8319 больных прошли лечение в Институте радия. Мари радуется победам, одержанным той коллективной личностью, которую она зовёт даже не ”моей лабораторией”, но тоном затаённой гордости просто ”лабораторией”. Она произносит это слово так, как будто на земле не существует никакой другой лаборатории.

Человеческие, гуманные качества этой одинокой женщины помогают ей стать вдохновительницей других. Не очень общительная, мадам Кюри умеет внушить к себе глубокую преданность.

Стоит Мари, увлёкшись научным спором, задержаться где-нибудь в саду, на скамейке, как встревоженный голос одной из ассистенток возвращает Мари к действительности: ”Мадам, вы простудитесь! Мадам, умоляю Вас, идите в помещение!” Если Мари забывает пойти позавтракать, чьи-то руки тихо подкладывают ей ломтик хлеба и фрукты...

Из сотрудников почти никто не догадывается о физической немощи мадам Кюри – так мужественно она держится. Но кроме развивающейся из-за переоблучения болезни всего организма, у Мари очень плохое зрение. Ещё в 1920 г. врач предупредил её о катаракте на обоих глазах. Операция в 1923 году даёт осложнения. Несколько недель длятся кровотечения. Ещё две операции в марте 1924 года. Четвёртая операция в 1930 г. Но и в этот раз мало-помалу Мари Кюри одерживает победу над злой судьбой. Её письмо к сестре приоткрывает тайну этой победы:

”Временами я теряю мужество и говорю себе, что мне надо бросать работу, ехать в деревню и заниматься садоводством, но множество забот держит меня здесь, и я не знаю, когда смогу поступить таким образом. Не знаю и того, смогу ли я жить без лаборатории, даже если буду писать научные книги...”

Не знаю.., смогу ли я жить без лаборатории...” – вот где источник победы духа великой труженицы над физической немощью. Трудная работа стеклодува, которой Мари владеет артистически, или точно проведённое измерение способны вызвать у неё чувство огромной радости. Ни одному пианисту не исполнить с большей виртуозностью того, что делают руки мадам Кюри. Это совершенная техника, где погрешность сведена практически к нулю.

Теперь мадам Кюри нередко заговаривает о смерти. Как бы для защиты от неё Мари лихорадочно воздвигает вокруг себя укрепления из проектов и необходимости выполнения долга. Не обращает внимания на возрастающую с каждым днём слабость, на постоянные недомогания: плохое зрение, ревматизм, раздражающий шум в ушах... Мари встаёт рано, бежит в лабораторию, возвращается домой вечером.

Она чувствует слабость, но старается убедить себя, что здоровье её неплохое. В дни слабости Мари сидит дома и пишет книгу.

Но коварный враг действует быстро, лихорадочное состояние и озноб усиливаются. В солнечный майский день 1934 г Мари говорит: ”У меня жар, поеду домой.” Она ещё раз обходит сад, где яркими пятнами выделяются вновь распустившиеся цветы. Вдруг она останавливается перед чахлым кустом роз и зовёт механик