1
Я сделал всё так, как задумал. Привлёк её к себе и сжал в кулаке концы проволоки. Молнией обожгла тревога: нет, неправильно! Всё неправильно! Мысль эта была последней.

Я носился в бескрайнем холодном мире целый круг вечности. Тревога всё давила и давила. Собственно, этой тревогой я сам и был. Сгусток тревоги, рождённый последней мыслью - всё, что от меня осталось. Беспрестанно сжиматься и яростно дробить встречные атомы на осколки мюонов – всё, что мне осталось. К концу круга вечности от чудовищного напряжения тревога уплотнилась до кристалла. Я превратился в кристалл раскаяния.

2
- Ах, Тонио, какой ты всё-таки…
Я сделал всё, как задумал. Она подошла - я решительно привлёк её к себе и сжал в кулаке концы запальческой проволоки. И тут только осознал: я поступаю неправильно! Всё неправильно!…

От жара запоздалого раскаяния плавились и таяли мириады пустых холодных миров. Раскаянием я был десять кругов вечности.

3
- Уезжаешь?
- Что-то вроде того. Обнимешь меня?
- Ах, Тонио, какой же ты всё-таки…
Я сделал всё так, как задумал. Лишь только она подошла, решительно привлёк её к себе и крепко сжал в кулаке концы запальческой проволоки. И тут только понял: боже, я ведь поступаю неправильно!..

Я провёл целый круг вечности, будучи случайным осколком самого себя, последней мыслью и ничем больше. Вопреки всем законам мёртвого мира, целая вечность тревоги необъяснимым образом трансформировалась в раскаяние. Раскаяние неимоверно жгло. Десять кругов вечности раскаяние горело жаром тысячи звёзд и, в конце концов, раскалилось до запредельного отчаяния. Отчаянием я был сто кругов вечности.

4
Берта Мюллер вышла на крыльцо шахтоуправления.
- Послушай, я тебе сказала…
- Да. Всё решено. Я просто пришёл проститься!
- Уезжаешь?
- Что-то вроде того. Обнимешь меня?
- Ах, Тонио, какой же ты всё-таки…
Я сделал всё так, как задумал. Лишь только она подошла, решительно привлёк её к себе и до судороги сжал в кулаке концы запальческой проволоки. В следующий миг полосонула мысль: Боже, я не должен этого делать – всё неправильно…

Берта ничего не успела понять. Она даже не успела ничего подумать. Мы не вознеслись к небесам. Её просто не стало, а я… Если бы не мысль последнего мига, от меня тоже не осталось бы ничего. Однако сила последней мысли была столь велика, что удержала частицу исчезающего меня. Совсем малую частицу. Ничтожную частицу. Но это оказалось неизмеримо большим, чем абсолютное ничего.
Через тысячу кругов вечности случилось чудо: в кромешном отчаянии вдруг вспыхнуло озарение. От озарения родилась крупинка света и превратилась в жажду действия. Жажда действия была слепа и терзала меня безысходностью сто тысяч кругов вечности.

5
Почему так случилось? Берта Мюллер разлюбила меня. Пару месяцев она благосклонно принимала мои ухаживания, а после вдруг сбежала с заезжим коммивояжером. Этот хлыщ нагло бросил её в Филадельфии. Берта со стыдом вернулась к отцу. А вскоре появился слух, что маркшейдер Курт Мюллер сговорился отдать непутёвую дочь за какого-то овдовевшего канадского фермера с кучей сопливых детей. Моя вспыльчивая натура просто не могла вынести этого. Я всё лихорадочно обдумал, приготовился к решающей встрече и сразу после рабочей смены пошёл искать Берту.

Красавица Берта вышла на крыльцо шахтоуправления - сердце моё сжалось.
- Привет, моя радость!
- Матерь-богородица! Послушай, Тонио, всё, что я тебе сказала…
- Не надо, не сердись. Всё решено. Я просто пришёл проститься!
- Правда? Уезжаешь, что ли?
- Что-то вроде того. Обнимешь меня?
- Ах, Тонио, какой же ты всё-таки…
Я сделал так, как задумал. Лишь только она подошла, решительно привлёк её к себе и крепко сжал в кулаке концы запальческой проволоки. В следующий миг пронзила мысль: Боже, я не должен этого делать – всё ужасно неправильно…

Сто тысяч кругов вечности не могли остудить буйную жажду действия, и тогда ко мне пришло напряженное размышление. Пока я пребывал в медитации, промелькнули миллионы космических перерождений. Отстранённо наблюдая, я понял, что тоже мог бы родиться заново. Оставалось понять, как…

6
Я тогда работал на шахте «Дюпон де Немур». Труд новоиспечённых иммигрантов, таких как я, в штате Делавэр стоил дёшево. Но мне повезло. Когда управляющий мистер Ирвин О’Коннел узнал, что у меня за плечами километры горных тоннелей и тонны взорванного тротила, он согласился платить мне тридцать долларов в неделю. За долгие месяцы скитания по североамериканским городам я хорошо усвоил: как бы плохо ты ни относился к ирландцам, от хороших денег не отказываются.
Курт Мюллер оттаскал свою дочь за волосы, когда узнал о её невинных свиданиях со мной. И всё из-за того, что я католик, а они – кальвинисты. Как будто я виноват в том, что триста лет тому назад неистовый Жан Кальвин не нашёл общего языка с римским Папой! Берта, успевшая подарить мне дюжину горячих поцелуев, сразу стала избегать меня, а потом случилась злосчастная история с коммивояжером. Я сразу же попытался уверить Берту, что эпизод с долговязым янки для меня ничего не значит, что люблю её по-прежнему. В ответ она просто люто возненавидела меня. Её будто подменили. Я, конечно, понимал, что она страдала. Я сам страдал втрое больше: от неразделённой любви, от её слепого непонимания и безнадёжной отверженности. Мне казалось, ей нужна моя поддержка - она же сыпала на мою упрямую сицилийскую голову обидные немецкие проклятия и гнала прочь.

Сначала я чуть было не стал облаком. Чуть было не поддался поспешному импульсу. Чего проще: лети, клубись себе по-всякому в синем небе над городами и весями. Мне всё же удалось избежать этой ошибки. Вовремя вспомнил: тот Тони, которым я был, редко смотрел в небо - он твёрдо ходил по земле и рвал каменные глыбы тротиловыми зарядами. Облако ничего не могло для него изменить. Так начался поиск.

7
Это был самый счастливый момент в моей жизни. За день палящее солнце основательно прогрело валуны на окраине шахтёрского посёлка. Мы сидели на тёплых камнях, млели от летнего буйства цикад, от вечернего уюта и увлечённо болтали о всякой чепухе. Едва успевший умыться после работы и зверски голодный, я позабыл про всё на свете и с жаром рассказывал Берте на смеси английского, итальянского и немецкого, какие глупые проделки устраивают парни в сицилийских рыбацких деревнях. Там прошло моё детство. В ответ она спела милую швейцарскую песенку про весёлую жену рыбака. У Берты был ангельский голос! Она доверчиво прижалась ко мне - запах её волос пьянил. Вдруг, откуда ни возьмись, появилась роскошная мохнатая бабочка. Никогда раньше не видел такой красоты. Покружившись там и тут, она смело села мне на голову. Берта велела не шевелиться и попыталась поймать вечернюю красавицу, но бабочка улетела. Нам стало легко и весело, среди тёплых камней и душистого разнотравья мы хохотали, как дети…

В поиске пути, способного отвернуть судьбу, пролетел миллиард кругов вечности. Я неустанно перебирал и вбирал в себя осколки погибших миров, интуитивно пытаясь с их помощью создать тоннель в единственно нужную мне точку в предвечном потоке пространств и времён. Для этого существовал только один способ.

8
Красавица Берта, такая юная, такая желанная, вышла на крыльцо шахтоуправления - сердце моё сжалось. Призрак этих белокурых локонов сводил меня с ума уже много дней.
- Привет, моя радость!
- Ты? Матерь-богородица! Послушай, Тонио, всё, что я тебе сказала…
- Не надо, не сердись. Всё решено. Я пришёл, чтобы проститься.
- Правда? Уезжаешь, что ли?
- Что-то вроде того. Обнимешь меня на прощание?
- Ах, Тонио, какой же ты всё-таки хороший. Ой, смотри - опять бабочка! Летает за тобой, как привязанная! Ты специально для меня приручил её, что ли? Знаешь, всё, что я тебе наговорила за последнее время – это неправда. Не уезжай, Тонио…
Синие, как само небо, глаза заблестели от набегающих слёз.
- Ну, прости меня, пожалуйста. Приходи сегодня к нам на ужин. Папа хочет встретиться с тобой…

От мысли, что под пыльной спецовкой болтаются два фунта тротила, меня прошиб холодный пот. Кретин! Идиот! Я ведь чуть было…

........................
(c) VVL, 11.06.2007