Каким образом в мозгу человека рождается мысль? Музыкальная фраза? Стихотворная строка? Математическая формула? Философская идея?

Сами творцы не в состоянии объяснить этого. Но все они отмечают: то, что становится потом художественным произведением или достижением науки, приходит само. «Это совершалось в каком-то приятном сне», - говорил Рафаэль о своем творчестве. Моцарт рассказывал, что его музыка возникала в нем «невольно, точно в прекрасном, очень отчетливом сне». А Гете признавался: «Так как я написал это сочинение («Страдания молодого Вертера») довольно бессознательно, подобно лунатику, то я сам изумился ему, когда приступил к его обработке».

Любопытная деталь: для многих художников толчком к созданию произведения стали видения. Русский живописец И.Н. Крамской во время работы над картиной «Христос в пустыне» много думал, молился, страдал и «вдруг увидел фигуру, сидящую в глубоком раздумье»…

На этот счет вообще есть немало признаний и свидетельств.

Одно из них находим у Мопассана. Он работал за письменным столом, как вдруг дверь его кабинета отворилась, и в комнату вошла… его собственная фигура, села напротив него, опустив голову на руку, и начала диктовать ему, что писать. Когда он закончил и встал, видение исчезло.

Подобные свидетельства позволяют с большой вероятностью предположить, что само творчество - творческий акт - проходит на бессознательном уровне, а потом наступает озарение, но почва для него подготавливается годами упорного труда: это период, в течение которого зреет решение заложенной проблемы. Многие находят его во время сна. Яркий пример тому - Периодическая таблица элементов, увиденная Д.И. Менделеевым во сне, после того, как в реальной жизни им была проделана гигантская подготовительная работа.

Английский поэт Колридж заснул при чтении путевых заметок, и во время этого сна, длившегося три часа, ему приснилось более 200 стихов, которые он, проснувшись, поспешно записал.

Итальянскому композитору Дж. Тартини явился во сне дьявол и с высочайшим мастерством сыграл ему сонату. Пробудившись, Дж. Тартини записал ее и назвал «Трель дьявола».

А.С. Грибоедов, будучи в Персии в 1821 году, скучал по Петербургу, Москве, своим друзьям, родным и знакомым, мечтал о театре, который страстно любил. Однажды ему приснился сон, что он в кругу друзей рассказывает о комедии, будто бы написанной им, и даже читает некоторые места из нее. Утром он набросал план «Горя от ума» и, вспомнив то, что произносил во сне, сочинил несколько сцен первого акта.

Рихард Шуман во сне получил от Франца Шуберта тему, которую включил в одно из своих сочинений.

А.К. Толстой оставил нам такое свидетельство: «Во время моей болезни я как-то ночью принялся писать маленькое стихотворение, которое мне пришло в голову. Я уже написал почти страницу, как вдруг мои мысли смутились, и я потерял сознание. Пришедши в себя, я хотел прочесть то, что я написал.

Бумага лежала передо мной, карандаш тоже. Ничего в обстановке, окружавшей меня, не изменилось, а вместе с тем я не узнал ни слова в моем стихотворении. Я начал искать, переворачивать все мои бумаги и не находил моего стихотворения. Пришлось признать, что я писал бессознательно, а вместе с тем мною овладела какая-то мучительная боль, которая состояла в том, что непременно хотел вспомнить что-то, хотел удержать какую-то убегающую от меня мысль. Это мучительное состояние становилось так сильно, что я пошел будить мою жену, она велела мне сейчас же положить льду на голову и горчичников к ногам, и тогда равновесие установилось. Стихотворение, которое я написал совершенно бессознательно, напечатано в «Вестнике Европы». Во всяком случае, это явление довольно странное. Три раза в моей жизни я переживал это чувство… очень тяжелое и даже страшное. В том, что я написал, есть какого-то рода предчувствие близкой смерти».

Через восемь дней А.К. Толстой скончался.

В биографии композитора А.Н. Скрябина есть свидетельство того, что у него перед творческим периодом всегда происходил приступ истерии. Тетушка А.Н. Скрябина в письме к Беляеву пишет о нервных припадках, которые бывают у ее племянника перед появлением новых музыкальных мыслей: «Припадок произошел ночью, сначала он совсем похолодел, и я решительно не знала, чем его согреть, порой у него что-то делалось с сердцем, а главное, - с головой, я даже не пойму, говорил, что боли нет никакой, а, между тем, только и успокаивался, когда я ему держала голову крепко руками. Все это кончилось к утру горькими слезами или истерикой, после чего он утих, но не заснул ни на секунду. И так он пролежал до четырех часов вечера в полном изнеможении».

А вот что пишет на эту тему Гектор Берлиоз: «При звуках некоторых музыкальных произведений мне кажется, что душа моя расширяется; я испытываю неземное блаженство, душевные переживания порождают вскоре странное волнение в крови, пульс начинает биться сильнее, слезы, обыкновенно предвещающие прекращение пароксизма, часто влекут за собой еще более сильный припадок. В таком случае наступает болезненное сокращение мускулов, дрожь во всех членах, полное онемение рук и ног, частичный паралич, лицевых и слуховых нервов, я ничего не вижу, плохо слышу… Головокружение… Отчасти потеря сознания».

А.С. Даргомыжский пишет по поводу сочинения оперы «Каменный гость»: «При нервическом моем состоянии у меня расходилась творческая жилка, как бывало в молодости. Это, в самом деле, странное явление: сидя за фортепьяно, больной и сгорбленный, я в пять дней продвинул моего «Каменного гостя», как здоровый и в два месяца бы не продвинул».

У Рихарда Вагнера инфекционная болезнь, сопровождавшаяся физическим и нервным истощением, вызвала творческий прилив. Пребывая в сумеречном состоянии, он создал прелюдию к драме «Золото Рейна».

Во время острой болезни Вальтер Скотт продиктовал роман «Айвенго». Выздоровев, он не сохранил о нем ни малейшего воспоминания, за исключением основной идеи романа, задуманной еще до болезни.

Нередко прилив творчества приходит к человеку в состоянии алкогольного или наркотического опьянения. И многие известные талантливые люди сознательно прибегали к этому средству.

Поэт и композитор Э. Гофман мог творить исключительно в состоянии алкогольного опьянения. При этом достигал невиданной виртуозности. Нет, он, конечно же, не был вульгарным пьяницей, но сознательно делал самые различные смеси из алкогольных напитков, чтобы вызвать «приступ» творчества.

Эдгар По тоже шел по этому пути. Вся необычность его произведений - результат вдохновения, вызванного алкоголем.

У Мопассана, по собственному его признанию, есть если не целые произведения, то отдельные страницы, написанные под влиянием наркотиков. Наркотические средства Мопассан стал употреблять в борьбе с невралгиями и мало-помалу пристрастился к ним. Действие эфира он описывает так: «То не сон, не грезы, не болезненные видения, то - необыкновенное обострение мышления, новая манера видеть вещи, судить и оценивать жизнь, сопровождаемое полной уверенностью в том, что эта манера и есть истинная».

Как не вспомнить тут Ф.М. Достоевского, одну из страниц его «Идиота», где есть такие слова: «Высочайшая жизнь обязана только болезни, только разрыву нормального бытия; и если так, то жизнь нормальная не есть высшая, наоборот, жизнь низшего порядка».

То, что одаренные люди имеют свои странности, ни для кого не секрет. Для биографов такие «странности» - яркая деталь для характеристики их персонажей, для обывателей - предмет насмешек и пересудов, для ученых - материал для исследований. В самом деле, почему умные, талантливые люди перед тем, как приступить к работе, нередко совершают какой-нибудь нелепый ритуал?

Рихард Вагнер во время сочинения раскладывал на стульях и на мебели куски яркой шелковой материи и периодически ощупывал их. Он окружал себя пышной роскошью - это давало ему внешний импульс к композиции.

Фридрих Шиллер во время «приступов» творчества клал на стол гнилые яблоки.

Иосиф Гайдн возбуждал себя блестящим предметом, рассматривая алмаз на кольце своего пальца. Без этого кольца музыка к нему не приходила.

Виктор Гюго не мог работать, не имея перед собой своей бронзовой собачки.

У Гейне музыка вызывала особое настроение, вдохновляя его к поэтическому творчеству.

П.И. Чайковский нуждался в полном уединении и тишине.

А Вальтер Скотт, наоборот, предпочитал работать в окружении детей, играющих в шумные игры.

Шарлота Бронте постоянно отвлекалась от писания и отправлялась на кухню чистить картошку, возвращаясь к письменному столу с новым приливом творческих сил.

Эмиль Золя на время работы привязывал себя к стулу.

Гете признавался, что предпочитает писать карандашом, так как скрип пера и брызги чернил в зародыше уничтожают задуманное произведение.

Альфред Мюссе слагал свои стихи при торжественных свечах и в полном одиночестве за столом, на котором стояло два прибора: для него и его милой - воображаемой женщины, которая должна вот-вот прийти и разделить с ним ужин.

Монтескье перед тем, как сесть писать, надевал свежие манжеты.

Глюк приступал к работе в старательно выбранной одежде, а рояль выставлял под палящее солнце. Именно в таком антураже он сочинил оперы «Ифигения в Авлиде» и «Ифигения в Тавриде».

И.С. Тургенев признавался Г. Флоберу: «Я работаю по-настоящему только тогда, когда у меня бессонница».

Аристотель мог творчески работать только на ходу, поэтому он всегда со своими учениками двигался, отчего его школа получила название «перипатетиков» (от греческого «peripateo» - прогуливаюсь).

Немецкий философ Иммануил Кант приводит пример из английского журнала «Spectator»: один адвокат имел привычку, произнося речи, наматывать на палец веревочку. Однажды он потерял ее и запутался в ходе своей аргументации.

Психологи выделяют два типа одаренных людей: гении «от Бога» и гении «от себя».

Гении «от Бога», как правило, выделяются своими способностями уже с детских лет, их обязательное трудолюбие сливается с непроизвольным творческим импульсом, составляющим самую основу их психической жизни. Таковы Моцарт, Рафаэль, Пушкин.

У гениев «от себя» развитие медленное, иногда запоздалое. Таковы Ломоносов, Ван-Гог, Вагнер, овладевший нотным письмом лишь в двадцать лет. Многие из этих людей в детстве и юности производили впечатление малоспособных. Джеймс Уатт, Джонантан Свифт в детстве вообще считались бездарными. Ньютону не давалась школьная математика. Карлу Линнею прочили «карьеру» сапожника. А Чарльзу Дарвину отец говорил, что он «будет позором семьи».

Гениев «от себя» объединяет одно общее качество. Огромная жажда знаний и деятельности, феноменальная работоспособность. Стремясь к намеченной цели, они преодолевают свои физические и психические недуги, работают на пределе сил. Что заставляет их упорно двигаться вперед? Быть может, смутное чувство нераскрытых возможностей?

Но есть и другой вариант объяснения.

Не исключено, что эти люди и в самом деле были заурядными личностями до определенного момента, когда произошло событие, не зафиксированное биографами в силу его кажущейся незначительности. А после него в них пробудился талант или необыкновенный дар. В истории известны такие случаи.

Так, Макарий, митрополит Московский, был болезненным ребенком, совершенно не способным к учебе. Однажды в семинарии во время игры ему разбили камнем голову. И что же? Оправившись от раны, Макарий стал проявлять блестящие способности и в дальнейшем прославился как видный церковный деятель и писатель.

Поэт Константин Бальмонт рассказывает в автобиографии, что, решив покончить с собой, выбросился из окна третьего этажа, но остался жив, пролежал в постели год и после этого у него случился «небывалый расцвет умственного возбуждения и жизнерадостности».

Эмиль Золя в 19 лет, как он сам пишет, заболел и чуть не умер от воспаления мозга. «Я часто думал, что эта болезнь оказала громадное влияние на характер и всю мою дальнейшую жизнь, и, может быть, изменила самый мозг, даже повела к развитию известных талантов».

Складывается впечатление, что физическая или психическая травма производит в сознании человека сдвиг, который делает его гениальным. Разумеется, явление это крайне редкое, иначе, при огромном количестве случающихся ежеминутно травм, мы жили бы в мире гениев. Очевидно, тут имеют место еще какие-то неизвестные факторы. Кто знает? Да и надо ли знать?