Дочка нашей знакомой, придя из школы, что-то тихонько нашептывала на ухо своему младшему брату. В комнату вошла мама и спросила: "Что ты шепчешь?" - " Песню, – прошептала девочка. "Небось, какие-нибудь глупости", – нахмурилась мама.
Девочка молча опустила голову. Но ее выдал младший брат. Тоненьким голоском, перевирая мотив, он запел: "Кругом война, а этот маленький. Над ним смеялись все враги..."

"Не враги, а врачи", – машинально поправила мама. У девочки потрясенно округлились глаза: "А ты откуда знаешь?"

"Что значит "откуда?" – в свою очередь удивилась мама. – Мы в школе учили. Я пела в хоре вторым голосом, а Лешка Линьков запевал. Да и по радио все время исполняли..." "И вам РОНО не запрещало?"

"Чего-чего? При чем тут РОНО?" - "А нам запрещает. Вернее, не нам, а нашей Татьяне Сергеевне. А Татьяна Сергеевна, она хорошая, она все равно нас учит. И директор хороший, он разрешает... Только по-тихому, чтоб в РОНО не узнали. А то Татьяну Сергеевну с работы выгонят... И ты, Федька, – обратилась девочка к младшему брату, – в саду не пой, не подводи Татьяну Сергеевну".

От этих объяснений у мамы голова и вовсе пошла кругом. Она отправила детей во двор и стала мучительно думать... Нет, ее не удивило, что вчера еще обязательную по программе песню сегодня запретили. Она как-никак прожила в своей стране три с лишним десятка лет. Ее мучил лишь вопрос: почему? Маленький мальчик отправился на войну... Ну, вроде про войну еще можно. Стал трубачом... "Как хорошо – не надо кланяться. Свистят все пули над тобой..." Про партию ни слова, про Ленина тоже ничего... А как там дальше? "Но как-то раз в дожди осенние в чужой степи, в чужом краю полк оказался в окружении, и командир погиб в бою..." И тут ничего такого...

По мере приближения к финалу мама все с большим азартом перебирала слова песни. И, наконец, почти торжествуя, воскликнула: "Вот оно! Нашла!" Слово оказалось одно... Но зато сколь криминальное! Поднимая людей на бой, маленький трубач "...встал в дыму и пламени.// К губам трубу свою прижал.// И вслед за ним весь полк израненный// Запел "Интернационал"!"

Да, трагическая история действительно повторяется на уровне фарса. Когда-то подпольщики тихонько, чтобы не услышал враг, разучивали революционные песни. Сегодня учительница потихоньку, чтобы не услышало РОНО, разучивает с детьми песню про юного героя. И опять запрещено слово "Интернационал"...

Нет, это все-таки не фарс, скорее – трагифарс. И дело тут даже не в слове "Интернационал", а в героях. Спросим себя: что за герои сегодня у наших детей? Есть ли они? Нужны ли они вообще?

Начнем с последнего вопроса. Нужны ли детям герои? Во время бесед с родителями, правда, не так уж часто, можно услышать мнение: "Хватит, тут вся страна состояла из одних героев, и вот к чему это привело. Не герои нужны, а трезвые, практичные люди. Не к подвигам надо стремиться, а к нормальной человеческой жизни. А за подвиги теперь здесь и "спасибо" не скажут. Вон, посмотрите на спасателей, которые бросились в Чернобыль после аварии... Времени прошло всего ничего, а кому они теперь нужны? Кто о них теперь вспоминает?"

Однако не было случая, чтобы у детей, с которыми мы занимаемся, – даже у малышей! – при слове "подвиг" не загорелись глаза. Будто это слово сигнал, пробуждающий, как зов трубы.

Я с детства мечтал, что трубач затрубит
И город проснется под цокот копыт,
И все прояснится открытой борьбой:
Враги – пред тобой, а друзья – за тобой...

Там тоже сплошные герои и подвиги. И все не как в жизни. Да, разочарования неизбежны. Процитируем все то же стихотворение Наума Коржавина. Мы цитируем его потому, что оно как нельзя более ярко и емко иллюстрирует взросление души, которая воспитана правильно, то есть романтически. ("Романтизм – это душа". В. А Жуковский.)
Так начинается стихотворение Наума Коржавина "Трубачи". Вообще надо сказать, что образ трубача – один из любимых романтических образов, причем не только у нас, поэтому особенно обидно, что песня про маленького героя, да еще трубача, "изъята из обращения".

Странно, вроде бы странно... Что там может отзываться в пятилетней малявке на слово "подвиг"? Тем более сейчас, когда эта тема так непопулярна, когда о героизме и подвигах в лучшем случае не говорят ничего. Наши дети уже не знают тех имен, которые были на слуху у нас: Олег Кошевой, Леня Голиков, Зоя Космодемьянская... Но подвигов ждут не менее, если не более страстно.

Если мы вспомним об архетипе, о родовой памяти, то ничего странного и удивительного в этом нет. Какие свидетельства дошли до нас на каменных скрижалях, керамических черепках, пожелтевших папирусах? Что люди, прежде всего, хотели оставить в памяти потомков? - Описание своих подвигов. Какой самый древний жанр в литературе? - Эпос, повествование о героях и их свершениях, то есть о подвигах. Эпос есть у каждого народа. Это, можно сказать, лицо народа.

Но если героическая легенда есть у каждого народа, значит это для чего-то нужно? С тех незапамятных времен, как люди стали называться людьми, они устремляли свой взор к небу, где обитали боги. Богам поклонялись, богов страшились, богам хотели подражать. Но боги были недосягаемы. Милость богов и близость к ним следовало заслужить. Заслужить отважными деяниями, подвигами. Человек, совершивший подвиг, приближался к богам, но в то же время – и это очень важно! – оставался человеком. Он был ближе, доступнее, понятнее, ему легче было подражать. Самим фактом своего существования герой как бы говорил другим людям: "Вы тоже сможете возвыситься, если очень постараетесь. У вас есть надежда. Я тому пример".

То есть герой, подвижник становился промежуточным звеном между людьми и богами в язычестве, между людьми и Богом в христианстве.. Можно дать множество объяснений тому, зачем, почему люди самых разных верований и культур стремились к возвышению (или, как мы говорим, к элевации). Но ни одно из них не будет полностью отражать суть. "Так надо трагедии",– написал когда-то крупнейший советский психолог Лев Выготский, размышляя о загадочном поведении шекспировского Гамлета. И здесь тоже: "Так надо трагедии". Таково устроение человека. Так проявляется в нем образ Божий.

Герои появлялись во все времена. И что самое важное – были у каждого народа свои.
"Но у России такие герои, то лучше б их и вовсе не было! – можно порой прочитать в нашей печати...– Разве это герои? Сплошные разбойники, убийцы... Стенька Разин да Емелька Пугачев... А уж Павлик Морозов... вообще! Донес на родного отца".

Что ж, давайте вспомним иноземных героев. Геракл, Улисс, Александр Македонский, Цезарь, Робин Гуд, Тиль Уленшпигель, Жанна д'Арк, Марат. Они что, цветы в лесу собирали или бабочек ловили? Если подходить к ним с обычными мерками, то есть если судить их по общечеловеческим законам, то все они были преступниками. Они или грабили, или убивали. Или и то и другое вместе. Но в том-то и дело, что человеческие мерки к ним не применимы, потому что они, герои, не совсем обычные люди. Их отличают два главных свойства: способность к самоотречению и непоколебимая уверенность в том, что они действуют во имя добра, во имя идеала. Хотя идеал может быть ложным. Только христианство дает правильные критерии истинности идеала. "Аз есмь путь, и истина, и жизнь" , - сказал Христос (Ин. 14:6).

Героями, как и богами, лучше восхищаться на некотором расстоянии. Поэтому их и возводят на пьедестал. Иначе пылающий в них огонь может опалить. И это не только метафора. Совершая подвиг, герой неизбежно причиняет кому-то страдания. Да, таков парадокс героизма.

Возьмем самый, казалось бы, невинный случай, когда героическая личность никого не убивает, а наоборот, спасает. Спасает, жертвуя собой. Предположим, выносит из горящего дома чужого ребенка, получая при этом смертельные ожоги. Героический поступок? Безусловно. Но дети самого героя остались сиротами, а жена – вдовой. А безутешные родители? А другие родственники? А друзья? И это, повторяем, еще тот случай, когда герой, во-первых, не отнимал жизнь, а во-вторых, не брал на себя ответственность за судьбы тысяч, миллионов людей.

Если посмотреть под этим углом зрения на наших героев, в том числе и на оплеванного Павлика Морозова, то окажется, что это личности особого, возвышенного склада. Предать отца – страшное, чудовищное злодеяние, но ведь не корысти ради, не ради кулацкого наследства Павлик Морозов пошел на это. Им владела идея справедливости (отец утаил зерно, изымавшееся для спасения голодающих), которая – нравится нам это или нет – безусловно, относится к разряду героических. Другое дело, что вне христианских норм, как мы сказали чуть выше, героизм и злодейство нередко соседствуют, а то и становятся неотделимы друг от друга, ибо у человека нет истинных критериев добра и зла. Так, желая послужить ближним, Павлик нарушил пятую заповедь: "Чти отца своего и матерь свою". Однако выставляя несчастного, запутавшегося ребенка аморальным чудовищем, хорошо бы вспомнить его трагический финал: не возвышение по пионерско-комсомольско-партийной лестнице, а мученическую смерть, которой он, будем надеяться, искупил свой грех. Что же касается отказа, отречения от самых близких во имя идеи, то это воспели наши отнюдь не "социалистические" классики. Перечитайте стихотворение Лермонтова "Гяур", где мать с проклятиями изгоняет сына, бежавшего с поля боя. А героический Тарас Бульба, которым Гоголь, обычно такой насмешник, искренне восхищается,– тот и вовсе убил своего сына-изменника?..

Кажется, читателю самое время задать вопрос. И даже не в очень-то вежливой форме: "Так на кой нам нужны эти герои? Провались они все пропадом! С какой стати я должен воспитывать ребенка на таких отвратительных примерах?! Гори синим пламенем это вселенское благо, если оно несет страдания близким. Хорошенькое благо – на костях! Не нужен мне герой! Пусть будет нормальным человеком".

Но в том-то и дело, что невозможно вырастить нормального человека, если не предлагать ему в период его формирования возвышенно-романтические, героические идеалы. "Возвышенные? Романтические? А жизнь, она совсем не возвышенная. И она шмякнет с этих романтических высот мордой об стол. Тогда что? Разочарование? Душевный надлом?"
Но, исходя из этой логики и сказки читать вредно.

И вот самолеты взревели в ночи,
И вот протрубили опять трубачи,
Тачанки и пушки прошли через грязь,
Проснулось геройство, и кровь пролилась.
Но в громе и славе решительных лет

Мне все ж не хватало заметных примет.
Я думал, что вижу, не видя ни зги,
А между друзьями сновали враги.
И были они среди наших колонн
Подчас знаменосцами наших знамен.

Автора ждали не только разочарования, но и такие страшные удары судьбы, которых не дай Бог никому. Правда, он об этом пишет сдержанно: Жизнь бьет меня часто. Сплеча. Сгоряча...

Ну, и что же он, воспитанный на иллюзиях, не готовый к жизненным испытаниям?

И все же я жду своего трубача.
Ведь правда не меркнет и совесть – не спит...

И на это ожидание жизнь отвечает сурово:

Но годы уходят, а он – не трубит.
И старость подходит. И хватит ли сил
До смерти мечтать, чтоб трубач затрубил?

Этот трагический вопрос кажется одновременно и трагической точкой. Конец иллюзиям, конец стихотворения. Но у стихотворения "Трубачи" другой конец:

А может, самим надрываться во мгле?
Ведь нет, кроме нас, трубачей на земле.

Романтически заряженная душа, пройдя через все, совершила прорыв и сделала по форме романтический, а по сути – мощный волевой и, главное, вполне реалистический выбор. Она, душа, не угасла, не погибла, и произошло это не вопреки, а, благодаря романтическому заряду, романтической энергии. Идеал не ломает человека, а напротив, дает психическую опору. Дает силы жить. Пережить грязь, унижения, насилие. "Мужество быть" – так называется книга одного протестантского философа. Когда жизненный вихрь сбивает с ног, очень важно знать, что кто-то устоял, кто-то на ногах удержался.. У кого-то хватило мужества быть.

Интересно, что даже те родители, которые активно не хотят давать своим детям романтическое воспитание, считая его ненужным или даже вредным, искренне недоумевают и возмущаются, когда видят в своем ребенке проявления трусости, эгоизма, равнодушия. Ему жалуются на неприятности на работе или в семье, а он: "Извините, это ваши проблемы".

Его спрашиваешь, почему он девушку до дома не проводил, ведь было уже поздно. А он усмехается: "Что я, дурак, что ли? Она в таком районе живет... Там и башку проломить могут".

И самое печальное, что такое "реалистическое" воспитание неизбежно оборачивается против родителей.

Наши знакомые, пожилые супруги, очень гордились тем, что правильно воспитывали сына: "Мы нашему Костеньке с пеленок твердили: "Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда". В жизни романтические иллюзии только помеха. Трезвость, практицизм, необходимость получения настоящей профессии – вот что мы старались ему внушить. И посмотрите, какой он вырос! Его товарищи очертя голову влюблялись, очертя голову женились... И кто они сейчас? Костенька тоже был влюблен, но он знал: прежде всего учеба. Поехал в Москву, поступил в университет, встретил девушку-москвичку из хорошей семьи... Нельзя сказать, что это была бешеная страсть - у нее тоже трезвая голова. Но ничего, зато он остался в Москве, защитил диссертацию. Вы много видели, чтобы в тридцать лет получали лабораторию?"

А потом был Чернобыль (наши знакомые – киевляне). В Киеве началась паника, люди стремились разбежаться кто куда. Сесть на поезд было практически невозможно. Но за Костиных родителей мы не волновались. У Кости была машина. Конечно же, он поедет в Киев, он их вывезет – так мы думали. И ошиблись! Нет, он не признался в своей трусости, а очень разумно, рационально, без лишних эмоций объяснил, что у него двое детей и он не может себе позволить становиться инвалидом. "Трезвая голова", то есть Костина жена, была полностью солидарна со своим мужем. В другой ситуации родители, может быть, и порадовались бы плодам своего воспитания, но в данном случае они испытывали совсем иные чувства.

Родителей Кости, конечно, было очень жалко, но вообще-то в таких случаях хочется задать вопрос: а на что, интересно, вы рассчитывали? Почему вы думали, что со всем миром у вашего сына будут одни отношения – рационально-практические – и только с вами лирические?

Романтизм не только закаляет душу и дает силы жить, но и служит как бы сладкой оболочкой для того, чтобы ребенок лучше принимал и усваивал традиционные нравственные установки. Романтические примеры облегчают формирование "сверх-Я" – кодекса чести, на который ориентируется человек.

"Помилуйте, какой кодекс? Какая честь? Вы что, с луны свалились? Люди забыли, что это такое! Ни у кого ни чести, ни совести не осталось!" Ну, во-первых, совесть у многих осталась. Просто бессовестные больше бросаются в глаза, и поэтому кажется, что их много. Это свидетельствует как раз в пользу того, что люди не забыли, что такое совесть.

А во-вторых, у всех людей есть слабости, все когда-нибудь совершают дурные поступки. Но необходимо при этом помнить, "что такое хорошо и что такое плохо", где черное, а где белое. Важно, чтобы были точки отсчета. Самое страшное (то, что мы, к сожалению, видим сейчас все чаще и чаще) – это когда нечего нарушать, потому что нет образца, нет верха и низа, нет "хорошо" и "плохо". Что ни сделаешь, все "нормально".

"Ну, ладно, допустим, – устало согласится читатель, – героическая романтика для чего-то нужна. Но зачем нужен этот старый, молью траченный отечественный хлам? У современных детей и герои должны быть современные. А их вон сколько! Терминатор, Супермен, Арнольд Шварценеггер, Брюс Ли, Клод Ван Дам..." Мы не будем сейчас обсуждать, нравятся нам эти герои или не нравятся. Это, в конце концов, вопрос вкуса. Тут важно другое. Пример для подражания должен быть высоким, но не далеким. Мы уже упомянули о необходимости иметь своих, отечественных героев, но потом отвлеклись и не сказали, почему.

Потребность в романтическом, возвышенном (и об этом мы тоже вскользь упомянули) имеет иррациональную природу. Стремление приблизиться к божественному, уподобиться ему – иррационально, поскольку Бог непостижим рассудком.
Герои, для того чтобы вызвать не просто восхищение, а желание подражать им, должны затрагивать в человеческой душе глубинные струны, иначе говоря, архетипичную сущность.

Возьмем Латинскую Америку. Казалось бы, испанским завоевателям-конкистадорам удалось принести туда все свое: язык, архитектуру, образ жизни, даже религию. А вот с героями оказалось все не так просто. При этом надо отметить, что в испанской истории чего-чего, а героев хватает. Однако в Латинской Америке почитаются сейчас другие герои. Прежде всего, герои борьбы за независимость: Боливар, Сукре, Панчо Вилья. А то, что герои должны быть не только сказочно-былинными и не только историческими, но и современными, – что ж, это правда. И надо отдать должное прежней власти: в данном вопросе она вела себя очень мудро. Герои и героические культы создавались, насаждались, поддерживались. "Свято место" не пустовало ни одного дня. Герои революции, герои гражданской войны, герои первых пятилеток, герои Великой Отечественной, герои-целинники, герои-космонавты... А что мы видим сейчас? – Ничего не видим. Может быть, героев действительно нет? Но как тогда быть с людьми, которые пожертвовали собой, бросившись гасить чернобыльский пожар? Или с тем парнем, который помогал людям выбраться из горящего автобуса во время крупнейшей московской аварии на Дмитровском шоссе и скончался в больнице от ожогов? Герои? – Несомненно. Но кто даже сегодня, по прошествии совсем малого времени, знает, помнит их имена? Не всех вместе ("герои-чернобыльцы" или "десантники Псковской дивизии"), а каждого поименно?

Зато усиленно вдалбливается, что быть героем - занятие неблагодарное, что все равно этого никто не оценит. Льготной квартиры – и то не видать. Какая уж там слава и благодарная память потомков! Конечно, хорошо, что кто-то борется за справедливость, плохо только, что порочная практика сегодняшнего дня преподносится как трагический закон жизни. Дескать, вот оно как все устроено: ты живот положил за други своя, а тебе – кукиш.

А теперь представим себе ребенка "в предлагаемых обстоятельствах", по выражению К. С. Станиславского. С одной стороны, общество, которое сегодня по сути дела (если называть вещи своими именами) разрешает и даже поощряет трусость. С другой стороны родители, которые хотят видеть своих детей отважными. (Одна из самых распространенных жалоб родителей, обращающихся к нам за помощью, это жалоба на страхи, и ни от кого мы ни разу не слышали, что он стремится воспитать труса.) И, наконец, с третьей стороны – иррациональная, глубинная, архетипичная потребность в романтической героике, мечты "о доблести, о подвигах, о славе", которые непрерывно вступают в конфликт с общественными установками. Такое разнонаправленное давление неминуемо вызывает психический стресс. Психика теряет точку опоры и, соответственно, равновесие. Этого не выдерживает даже взрослый человек, а ребенок и подавно.

Сегодня мы пишем о трагических последствиях отказа от традиционной нравственности, еще довольно смутно представляя себе их масштабы и конкретные проявления. Увы, все только началось, и "расцвет" мы увидим тогда, когда у нынешних детей появятся свои дети.

Но уже сейчас кое-что становится очевидным. К примеру, заметный рост и обострение детских страхов. Несколько лет назад из десяти детей, которых к нам приводили, страхами страдали двое-трое. А сейчас бывает, что лечебная группа (не специально, а так складывается) вся, целиком, а это 7 – 9 человек, состоит из "фобиков", как на психиатрическом жаргоне называют людей с теми или другими навязчивыми страхами.
Более того, мы подозреваем, что и лечить детские неврозы, психопатии, психотравмы и другие подобные состояния станет значительно сложнее. Пускай не все психотерапевты, в отличие от нас, возводят опору на традиционные этические установки в ранг одного из основополагающих принципов лечения. Но практически все в работе с пациентом опираются на общепринятые моральные нормы. Скажем, в групповой психотерапии врачи очень часто апеллируют к понятиям смелости, товарищеской взаимопомощи, чувству локтя. А к чему они будут апеллировать, когда эти нормы перестанут быть общепринятыми и вообще принятыми? Получается, что крушение идеалов выбивает почву из-под ног не только пациентов, но и врача. Не только учеников, но и учителя.

Но самое главное и самое печальное заключается в том, что романтика все равно не уйдет из нашей жизни. Да-да, не удивляйтесь, мы сознательно написали слово "печальное", ибо неистребимая, неизбывная романтическая потребность, не находя нормальных способов проявления, все равно проявляется, но уже патологически.

Многие эксперты кинорынка недоумевают, почему наивные латиноамериканские телесериалы пользуются несравненно большей популярностью у наших телезрителей, чем американские и австралийские, хотя последние гораздо более профессиональны, динамичны, с богатыми натурными съемками.

А чего тут недоумевать? Все так понятно! Именно латиноамериканские сериалы оказались наиболее созвучны традиционным для России романтическим представлениям о любви и верности, дружбе и предательстве, бедности и богатстве. А вот романтика игры на бирже, романтика отчаянной борьбы за наследство и за место под солнцем – что поделаешь! – как-то здесь не идет... Ведь русскому сердцу в "богатых" важно не то, что они богатые, а что они "тоже плачут".

Конечно, такая растянутая на сотни серий ширпотребная телепродукция есть типичная духовная сивуха, наркотик. Но это еще одна из безобиднейших форм утоления романтической жажды, порожденной неромантической действительностью. Наркотик в основном для барышень и домохозяек.

А вот у юношей жажда романтики так тесно связана с жаждой действия, жаждой подвига, что ее "слезами богатых" не утолишь. Ее утолить только слезами натуральными, не телевизионными. Наши рэкетиры вовсе не считают себя преступниками, хотя безусловно ими являются. С автоматами и ножами в руках они отнимают, как недавно сами заявляли по телевидению, "несправедливо награбленное". Этакие современные Робин Гуды...

Да и реальная сивуха, реальные наркотики, как ни странно, имеют самое непосредственное отношение к романтизму. Наркоман ищет ярких, красочных грез, галлюцинаторных приключений. Пьяному совсем как герою – море по колено. Ну, у нас это принято списывать на тяжелую жизнь. А на Западе, где наркоманов (пока!) гораздо больше? И борются там с наркоманией очень серьезно.

Просветительная работа огромна, репрессивные меры суровы, наркологическая служба поставлена на высочайший уровень. От какой-такой тяжелой жизни уходит западная молодежь в мир наркотических видений?..

Мы, конечно, не специалисты-наркологи и не собираемся давать рекомендации по борьбе с наркоманией на государственном уровне. Но родителям, которые не могут быть безразличны к такой страшной перспективе, настоятельно советуем: делайте упор на романтической стороне воспитания. И не ждите подросткового возраста, когда мечтательность достигает апогея. С самого раннего детства рассказывайте ребенку о героях, о подвигах, подбирайте соответствующий круг чтения.

Главное – не бойтесь вырастить оторванного от жизни мозгляка-идеалиста. Мы хотим вас на этот счет успокоить: "как у Флобера не получится". Прагматической стороной воспитания у нас нынче занимается государство. Так что ребенок и без вашего участия узнает, в каком банке лучше хранить деньги. Ваша задача в другом. Пусть он узнает о радости "бесполезной" дружбы и бескорыстной помощи, о вечной любви, о работе не только ради денег, о том, что не все и не всех можно купить... И еще о том, что "в жизни всегда есть место подвигу".

Источник: http://www.portal-slovo.ru/rus/pedagogics/208/2243/