Всё так. Но одновременно с процессом (несомненно, благотворным) погружения в культуру мировую, так сказать, внешнюю, произошёл и другой: утрата культуры внутренней. Что я имею в виду?

А вот что. Идёт урок мировой художественной культуры. Я, как древний рапсод (только что не под кифару!), вещаю о мужестве Ахилла, красоте Елены, верности Пенелопы, а мой ученик, поджав под себя ноги (как дома в кресле), жуёт пиццу, запивая её колой. Я, естественно, прерываю рассказ: «Почему ты ешь на уроке?» – «Проголодался…» – «А почему сидишь, поджав ноги?» – «А так удобнее...»

Когда начинаешь говорить, что этого делать нельзя, ребёнок искренне удивляется: «Почему нельзя? Где это написано?» Объясняешь, что на свете, кроме писаных, существуют неписаные законы, которые необходимо исполнять.
«Это когда-то было необходимо, – заявляет продвинутый семиклассник, – а теперь можно исполнять только те, которые тебе нравятся...» «Неужели? – возмущаюсь я. – Интересно, кто тебе это сказал?» «А вот же по телевизору, – не моргнув глазом, отвечает мой ученик, – всё время твердят: «Живи играючи». А разве можно жить играючи, если выполнять все законы?»

Вопрос (точнее, ответ), конечно, интересный. А главное – логичный. В итоге нынешним детям приходится доказывать то, что, положим, для нас в их возрасте было аксиомой (другое дело, что не все эту «аксиому» выполняли): что в общественном месте, в частности на уроке культуры, нельзя рыгать, жевать, зевать.

(На всякое подобное замечание следует изумление: «Почему?» – на которое так и хочется ответить: «Потому, что кончается на «у».) Евгений Евтушенко рассказывал мне, что на его поэтическом вечере, где-то то ли в Перми, то ли в Набережных Челнах, молодые люди явно не знали, как себя вести: можно ли (как в кино, например) жевать попкорн, выходить из зала во время чтения, хлопать и т.п. «Я понял, что передо мной поколение, не имеющее опыта слушания стихов», – с горечью резюмировал поэт.

Я усмехнулась, а про себя подумала: «Давно не бывал ты в Донбассе...» Перед нами, Евгений Александрович, поколение, не имеющее опыта культуры как таковой (ведь стихи – это её частное проявление), искренне не понимающее, «что такое хорошо и что такое плохо». Очевидно, у «отцов» в последние 20 лет не было ни одной свободной минуты объяснить это своим «крошкам сыновьям»: все, как заметил один герой Достоевского, «полезли вдруг практическими вопросами заниматься».
Кстати, о «практических вопросах».

Многие родители нынче возят детей за границу: Египет, Испания, Франция, Австрия стали темами традиционных школьных сочинений «Как я провёл каникулы».

Конечно, это хорошо. С одной стороны. А с другой: что показывают детям их родители в этих путешествиях по Европам, и не только? На мой вопрос ученице, только что вернувшейся из Египта, что ей там больше всего понравилось, я услышала: Almas Palas. «Что?» – не поняла я. «Almas Palas, – терпеливо объяснила мне семиклассница, – это отель в Хургаде. Он гораздо круче, чем Ali Baba и тем более Golden sun, потому что в нём пять звёзд, а в тех – соответственно – четыре и три. И там всё включено: есть бассейн, игровые автоматы, анимация...» – «Понятно, – перебила я. – Ну а пирамиду Хеопса ты видела?» – «Не-а, – протянула моя путешественница, – папа сказал, что тащиться шесть часов в автобусе по жаре – это такая грузиловка...» (Ах да, я совсем забыла: жить ведь нужно играючи!)

Что же происходит?

А то, что мы, получив доступ к культуре, как-то совсем позабыли, что она, как говорят бабушки в деревнях, сама в голову не вскочит, что наличие и доступность культурных ценностей не отменяют наших личных усилий по овладению ими, что культура – понятие не только материальное (во всех смыслах этого слова), но и духовное, что она требует равно душевного и физического труда.

В связи с этим мне вспоминается один евангельский сюжет.
В Капернауме, где проповедовал и исцелял Христос, собралось великое множество народа. И вот «некие люди», принёсшие на постели своего расслабленного товарища, видя, что им не пробиться к двери дома, где находился Иисус, разобрали крышу этого дома и на верёвках спустили постель со своим товарищем на середину комнаты.

Наверное, это была нелёгкая работа, или, как говорят современные дети (да и их родители), самая настоящая «грузиловка»: тащить по жаре (без автобуса!) больного товарища, влезть на крышу, разобрать её и, подняв больного, положить его, как сказано, «пред Иисуса».

Иисус, как известно, сказал тогда больному: «Встань и ходи».

А ведь, не приложи его товарищи таких усилий, он мог бы так до конца своих дней и остаться «расслабленным», казалось бы, совсем рядом.