Густая тёмная грива волос, крупное лицо с сочными пухлыми губами и веселым прищуром раскосых глаз, Анка и среди ровесниц выделяется брызжущей через край энергией. Девятнадцатилетняя студентка одной из престижных столичных академий. Отличница. Стриптизёрша (втайне от деканата).

А ещё, как ни дико в этом контексте звучит, — «книжная девочка». Всю стипендию оставляет в книжном магазине «Москва», выходя оттуда с набитыми рюкзаком и двумя сумками. Впрочем, понятие книжности всё же подразумевает не просто количество прочитанных книг, но и стремление жить «по книгам» — пусть, бывает, и наперекор реальности…

А она? «Вчера у меня был секс!» — торжествующе вопит Анка, завидев меня, и несётся по коридору с распростёртыми объятиями, будто объявляет о полученной президентской премии. Домчавшись, добавляет, победно лучась, свою извечную присказку: «Прикинь?!». Молниеносно высовывает вслед этому слову язычок между сжатых губ и тут же втягивает его обратно с виновато-лукавым выражением лица, будто зверёк-муравьед.

Ритуал этот исполняется почти после каждых выходных (мы познакомились в больнице). Меняются лишь имена счастливчиков, так что впору бы в мои-то годы поджать губы и брезгливо отойти. Но, странное дело, все мы, кому она весело исповедуется в курилке, лишь глупо улыбаемся — столько в ней простодушия, искренней радости и — непостижимым образом — чистоты.

Просто она обожает танцевать, обожает ощущать своё тело — упругое, сочное, обтянутое всегда во что-то чёрное с серебряными блёстками. Однажды она упоённо танцевала в каком-то то ли ночном клубе, то ли казино, в полном экстазе забралась на сцену, тут её и увидел хозяин клуба (или казино) и сразу же предложил стать их стриптизёршей. Анка, ясное дело, с восторгом согласилась.

Со своими избранниками она по-своему строга. «После ночи секса, прикинь, он мне прислал кольцо и джип. Кольцо я взяла, джип отправила ему обратно. Правильно?» — вопрошает она, рассказывая о каком-то крутом грузине. Хотя ясно, что замужество у девятнадцатилетней вечно влюблённой Анки пока явно не запланировано.

Как же мне к ней отнестись? А она уже величает меня «второй мамой». Попросила собственную маму переписать для меня названия книг, что у неё на полке стоят. Мама выписала, что сверху стояло: «Мёртвый петух» Ингрид Нолль, «Как разбираться в людях, или Психологический рисунок личности» Аркадия Егидеса, «Клуб Дюма, или Тень Ришелье» Артуро Переса-Реверте, «Страсть — это жизнь: её нужно прожить» Алисы Ферней, «Любовь французского лейтенанта» Фаулза, «Тоннель в небе» Р. Хэйнлайна, «Иствикские ведьмы» Джона Апдайка, Харуки Мураками, Илья Стогоff, весь Пелевин…

Мне хотелось найти хоть какие-то точки соприкосновения. Но пересекалась я с ней весьма скудно: Пелевин (мною не любимый в отличие от обожествления с её стороны), Стогоff (насквозь пустой для меня), Перес-Реверте (только имя в памяти осталось) да Джон Апдайк. Знакомого литературного критика попросила оценить этот круг Анкиных пристрастий, тот уважительно поцокал языком, признав, что даже ему, специалисту, не все перечисленные имена и книги известны.

Честно говоря, больше всего меня огорчило, что ни одного имени из круга чтения моего поколения в её возрасте не было. Гессе, Олби, Мрожек, Ануй, поздний Катаев, ранний Аксёнов, непременный «Альтист Данилов», Фитцджеральд, Франсуаза Саган… Само собой, Хемингуэй и Ремарк. Ричард Бах и «Цитадель» Экзюпери в полуслепых машинописных копиях….

Так получалось, что у нас с Анкой не было, о чём поговорить вокруг чтения, хотя в давние времена и я считалась этакой вот «книжной девочкой».

«А знаешь, какую книгу я сама хотела бы написать? — вдруг спрашивает она, оборвав болтовню, с непривычно серьёзными глазами. И выпаливает на одном дыхании: — О том, как не стать шлюхой! Она многим, она всем девушкам сейчас нужна!».

И я понимаю, что прежде всего этот вопрос гложет саму Анку с её бесшабашными, «отвязными» любовями направо и налево, да ещё в той полукриминальной среде, где она так истово и самозабвенно танцует. Пока?
…А на днях по телефону от знакомых узнала, что совсем другая девочка, примерная ученица, умница и, говоря старомодным языком, чистая и вполне целомудренная, твёрдо решила идти после школы работать стриптизёршей. Как сказали бы учёные, это уже тенденция. Что же, впору открывать в школах курсы для столь экзотического выбора профессии девочками и мальчиками, детьми века сего и внуками дедушки Фрейда?..

Ольга Мариничева

Жертвы морали
Письмо в редакцию

Автор заметки «Озорные девчонки» Жан Миндубаев («ЛГ», № 52 за 2005 г.) спрашивает: почему цивилизация разрушает мораль? Я довольно долго размышлял: стоит ли давать свой нелитературный ответ на этот нелитературный вопрос? У нас очень не любят, когда кто-то пытается снять розовые очки и посмотреть на вещи не предвзято.

По моему мнению, мораль разрушена потому, что у большинства людей исчез страх за своё, если можно так выразиться, загробное будущее. Все религии всегда говорили человеку: не делай того-то и того-то — попадёшь в ад, будешь соблюдать то-то и то-то — попадёшь в рай. И других средств для поддержания морали нет. Все государства, конечно, делали и будут делать попытки законодательно поддерживать угодную им мораль, но это никогда не было эффективным. Покончено со страхом перед адом — покончено с моралью. И не стоит об этом сожалеть.

Как это ни покажется странным и парадоксальным, проблема совсем не в том, что люди перестали следовать определённым установкам и догмам, проблема в наличии самой морали! Мораль — это, на мой взгляд, всего лишь фальшивые идеи, которые навязываются человеку другими людьми для достижения определённых целей. Такая как бы априорная система координат. Но чья она, кому служит и для чего? По-моему, далеко не риторический вопрос.

Уважаемый Жан Миндубаев коснулся одной из областей человеческих взаимоотношений, в которую регулярно и беспардонно вмешиваются моралисты всех мастей — сексуальной. Они нагло лезут в постель к человеку, как будто их туда кто-то звал. Они боятся секса, боятся сексуальной энергии и пытаются её контролировать. А сексуальная энергия, сексуальный центр — это естество человека, оно дано от природы. Есть сексуальная энергия — есть жизнь, нет сексуальной энергии — нет жизни.

Как же мы не можем или не хотим понять, что любое подавление, любое насилие противоречит природе, её естественным, а не написанным кем-то законам. Подавленный инстинкт всегда будет искать пути удовлетворения. Именно таким образом естественная потребность становится порочной, извращённой. Подавленная сексуальность приводит только к патологии, в том числе и к тому, о чём пишет Жан Миндубаев. Именно на почве фальшивых идей морали взращиваются все сексуальные маньяки. А их жертвы своим здоровьем, а то и жизнями расплачиваются за такую людскую глупость, как мораль.

Во имя насаждения морали — религиозной, коммунистической, национал-социалистической и прочих — были физически уничтожены сотни миллионов людей! И после всего этого моралисты имеют совесть говорить о любви, нравственности, человеколюбии, сострадании. Отсюда неизбежно следует, что костры инквизиции, охота на ведьм и иная борьба со здравомыслящими людьми — это самые духовные и высокоморальные мероприятия в истории человечества!

Спортивная охота и рыбалка, то есть бессмысленное уничтожение живых существ, укладывается в рамки морали. Соревнования по боксу, когда два человека выбивают друг у друга остатки мозгов и делают из этого шоу, — тоже. А стриптиз, где люди демонстрируют своё красивое тело и умение управлять им, — нет. Да вы все лицемеры, господа моралисты!

Виктор Ковердяев, Комсомольск-на-Амуре

Без комплексов Жизнь легка… Или убога?..
Комментарий философа

Известную актрису спрашивают: — Что значит, по-вашему, быть сексуальной?
Она разъясняет:
— Сексуальная — значит красивая, вызывающая восхищение. Чтобы быть сексуальной, нужно любить секс, не бояться его, быть открытым, общительным, естественным. Раскрепощённым. Для меня прежде всего сексуальны люди без комплексов. Когда человек уверен в себе, когда его ничего не пугает, он сексуален.

Здесь всё на месте, всё логично, всё в духе времени. Печатно и экранно нам без конца внушают: освободись от внутренней скованности, от предрассудков и комплексов, от ограничений и запретов. Лолита Милявская резюмирует с экрана:
— Не надо сдерживать чувства, это не мочевой пузырь.

Именно так наставлял Ф. Ницше «белокурую бестию», обустраивая её пространство по ту сторону добра и зла.

Между тем в трактовке К. Юнга под комплексом понимается эмоционально заряженная группа идей или образов. Фрейд весьма настороженно относился к расхожему употреблению этого слова. Он утверждал, что неврозы не имеют какого-либо только им свойственного содержания.

Иначе говоря, комплексы есть и у психически здорового человека. Андрей Битов справедливо замечает:
— Поэзия всегда для меня была областью восторга и комплекса.

Но в нашем массовом сознании произошла некая инверсия. Комплексом стали называть всё архаическое, болезненное, навязчивое, всё, что якобы мешает человеку проявлять свои здоровые инстинкты. Идеалом прочного психологического благоденствия оказался человек, который отказался от условностей, склонился к простоте душевных переживаний. Они только усложняют жизнь и мешают наслаждаться ею.

Вместо длительной работы по корректировке личности предлагается предумышленный отказ от затейливой и сложной психики. В этой безоглядности таится грозная опасность.

В своё время по рекомендациям Вильгельма Райха в СССР был открыт экспериментальный детский садик Веры Шмидт. Он был призван освободить детей от ранних сексуальных комплексов. Ребята могли играть хоть в «доктора», хоть в «дочки-матери», хоть в причуды взрослых. Девочке следовало с младых ногтей понимать, что она не станет частной собственностью лишь одного сексуального партнёра. Уже маячила соблазнительная «коллективистская психология». Щупать юное тельце не только не запрещалось, но даже и рекомендовалось. Готовили поколение «без комплексов», а получили запуганных, невротичных и насильственно развращённых.

Начинается с простого устранения застенчивости, а завершается распадом души?
Ещё несколько десятилетий назад скромный рабочий паренёк из «Карнавальной ночи», пытаясь объясниться девушке, которая и сама ему симпатизирует, мучается, страдает: «Я не знаю, как начать, в общем, значит, так сказать, нет, не получается опять…» Куда исчезли эти муки, тревожность, скромное обаяние признательности, трепетная недосказанность? Отчего обозначился мощный импульс к примитивизации душевного мира?

Фрейд, описывая истерический характер, обратил внимание на сложный замес романтического обожания и сексуального вожделения, свойственный этому психологическому типу. Раскрывая тайны детской сексуальности, австрийский психиатр показал, что девочка, будущая носительница истерического поведения, испытывает к отцу и поклонение, и влечение. Отсюда и её взрослая драма: она обольщает мужчин, но не отдаётся им. Она женщина-вамп, и ей трудно предать отца и предпочесть другого человека.

Однако сексуальная революция многое изменила. Парадоксально, но сегодня, когда секс стал доступным, истерическая женщина больше всего боится трепетного поклонения. Своего взволнованного рыцаря, который намекнул на её божественность, она горестно наставляет:
— Слушай, только давай без этого… Без цветов и признаний. Нам так хорошо было в постели, а ты взял и всё испортил…

Сексуальная революция, прогремевшая на Западе и докатившаяся до нас, сделала своё благое дело: она растормошила деловых людей, увлечённых накоплением денег, холодных красавиц, воспитанных викторианским аскетизмом, юношей бледных со взором горящим. Европа отряхнулась от банальных предрассудков, от вымороченных комплиментов: «Как бы я хотел быть нежным шарфиком, обнимающим вашу лилейную шейку!». Революция показала, какую огромную роль играет сексуальность в жизни людей.

Но, пожалуй, сегодня сексуальная революция переступила за свои пределы.
Американская исследовательница Джейн Рейнуотер справедливо отмечает: в наши дни невротиком можно назвать не ту женщину, которая стыдится секса, а ту, которая в отчаянии, что не является рекордсменкой по числу испытанных оргазмов. И теперь психотерапевтам приходится внушать: «Не бойтесь переживать стыд, волнение, трепет и даже страх… Это нормально… Когда человек ничего не боится, он далеко не всегда сексуален».

На телевидении обсуждают проблему: должен ли муж присутствовать при родах своего ребенка. Толкуют по-разному. Кто-то даже встревожен: говорят, у таких отцов потом снижается сексуальная потенция. Однако одна из бывших рожениц успокаивает публично: мой муж был рядом, когда я рожала, но как мужчина он и сейчас о-го-го. Чего не хватает этим признаниям? Конечно, прилюдной демонстрации постельного героя. И ведущая просит его в студию…
Другая женщина рассказывает: «Сейчас я никого не люблю, но с сексом у меня всё в порядке». Вы ощущаете несуразность этого признания? Нет? Поздравляю: вы без комплексов…

Итак, я безумно очарователен, вы чертовски милы. Какого чёрта мы медлим? Встретимся, как чуть стемнеет… Отдадимся животной страсти. Отвернёмся от слезы ребёнка. На корню задавим ростки печали и раскаяния. Мы великолепны. Мы без комплексов.

Павел Гуревич, доктор философских наук, профессор

Опубликовано 16 сентября 2006 © «Литературная газета»