Теократия (от греч. teos - бог, kratos - власть) представляет собой форму государственного управления, при которой политическая власть осуществляется с позиций религиозной регламентации государственной и общественной жизни. Первоначальные формы теократической власти на заре развития человечества воплощались во власти фараонов, царей, ханов и других представителей различных форм господства, в рамках которых обожествлялась власть, или священнослужители (пророки, жрецы, папы и т.д) претендовали на властное олицетворение как духовных, так и светских форм управления.

Впервые термин «теократия» был употреблен Иосифом Флавием в его сочинении «Против Аппиона» (94г. н.э.) при описании государственного строя иудеев, в котором правовыми нормами государственной и общественной жизни были законы Моисея, трактуемые и изрекаемые первосвященниками и пророками. Власть первосвященников - верховных жрецов - в Иудее в V-I вв. до н.э. была ярким воплощением этого принципа управления государством, что наглядно проявилось в той роли, которую они сыграли в окончательном приговоре Христу.

Постепенно из этих особым образом регламентированных форм довления духовной власти над светской выросли теократические государства, где верховная власть руководствовалась религиозными догматами. Ярко выраженными формами теократического господства были арабские теократии в период первых халифатов Аббасидов и Омейядов. В средние века многие аспекты теократического государства были воплощены в жизни Священной Римской империи. Ярко выраженное теократическое государство было создано иезуитами в Парагвае в ХVII- ХVIII веках.
История знает различные комбинации взаимоотношений государства и религии. Иногда эти взаимоотношения обогащали друг друга, а иногда противостояли друг другу или находились в нейтральном состоянии. По мере развития человечества, особенно в условиях Нового времени происходили и происходят сложные и непростые процессы, характеризующие серьезные изменения в их взаимоотношениях. С одной стороны, ряд государств пытаются заявить себя как максимально дистанцирующихся от процессов клерикализации, что, например, особенно наглядно проявилось при принятии проекта Конституции Европейского Союза, когда в ней не было упомянуто о христианских корнях европейской цивилизации. С другой стороны, наблюдается все возрастающее стремление религии(й) и ее представителей активно участвовать в политической жизни, претендовать на политическую власть, что с полным основанием можно назвать клерикализацией и теократизацией государственной и общественной жизни.

Формы взаимодействия государства и религии

Характеризуя взаимоотношения государства и религии на современном этапе развития, их можно классифицировать, согласно положениям Конституций ныне существующих государствах, а также той реальной практики, которая сложилась в них и по которой построены эти взаимоотношения.

Первую группу образуют государства, которые не скрывают, что они являются воплощением теократических идей, где духовная и светская власть неразделимы, где основой всей государственности являются религиозные догматы и каноны. Это Иран, Судан, до недавнего времени Афганистан. Эти страны не ограничивались установлением теократического режима в своей стране – они пытались активно экспортировать эти идеи, навязать другим странам или поддержать силы, которые стремятся к установлению верховенства религиозной власти. Своеобразно теократические новации реализовывались в Саудовской Аравии, которая как самостоятельное государство складывалось в течение длительного времени. Её становлению во многом способствовало то, что у ее истоков стоял ваххабизм, со временем превратившийся в воинствующее религиозное течение. И то, что это государство было создано и устоялось, ваххабиты приписали к своим заслугам как умение формировать и удерживать власть именно на религиозной основе (1). Но если в самой Саудовской Аравии был найден относительный компромисс между властью и мусульманским духовенством (хотя и прерывающийся столкновениями, вплоть до силовых методов), то в других странах ваххабизм приобрел более воинствующие формы. Он постепенно распространился на Бахрейн, Катар, Кувейт, Объединенные арабские эмираты. Именно ваххабиты Саудовской Аравии содержали моджахедов в Афганистане как по идеологическим, так и по религиозным соображениям.

Ко второй группе можно отнести страны, где существует «господствующая» (государственная) религия, которой даны основные приоритеты по регулированию общественной жизни и участию в определении судеб отечества. Это Греция, Пакистан, Ливия, Мавритания, Израиль, Норвегия.

К этой форме правления прибегли в таком проблемном государстве как Босния, которое образовалось после распада Югославии. А так как и это государство состоит из трех основных анклавных территорий, населенных сербами, хорватами и мусульманами, то все они взяли на вооружение религию. Так, Боснийская республика сербов провозгласила православие официальной религией, все религиозные праздники стали отмечаться на государственном уровне, а в школе в качестве обязательного предмета был введен Закон Божий. Практически аналогичные меры были приняты и в хорватской Боснии, где ориентиром в государственных делах стал католицизм. Боснийские мусульмане реализовывали призыв своего бывшего премьера Изетбеговича «Одна страна – одна религия». Причем, ислам в этой части страны стал приобретать экстремистское направление, в частности под влиянием добровольцев-ваххабитов из мусульманских стран. Примечательно, что дистанцированию боснийских мусульман от сербов послужили «научные» и пропагандистские усилия: мол, боснийцы не славянского происхождения. Между тем, они продолжают говорить на сербском языке, а небольшие нюансы в диалекте не позволяют, по мнению лингвистов, говорить об отдельном языке. Иначе говоря, религиозный фактор приобрел во всех трех частях этой страны статус государственного одобрения и поддержки (2).

Третью группу можно назвать как поликонфессиональные государства. В США, напомним, на денежных знаках написаны слова “In God we trust”. Присяга президента на Библии происходит в присутствии глав основных религиозных объединений. По мнению экспертов, США все больше превращается в религиозную страну, в которой протестантизм все же «правее» и «нужнее», чем все остальные. Уже президент Д.Эйзенхауер провозгласил эту формулу «Мы в Бога верим». В Капитолии была открыта молельная комната. В официальных клятвенных текстах начало «по воле Божьей» стало обязательным. Эту тенденцию продолжили и другие президенты. Билл Клинтон после скандала с Моникой Ливински объявил, что «мне нужен совет от пастырей и других людей, чтобы с Божьей помощью и у других появилось желание простить меня», и что три пастора - Фил Уогаман, Тони Камполо и Гордон Макдональд – «наставляли меня по крайней мере раз в месяц» (3). Подчеркивает свою религиозность и Буш-младщий. Творец всего сущего – непременный персонаж его речей. Нет числа его сентенциям типа «Бог на нашей стороне», «Бог с нами», «мы с Богом не можем потерпеть поражение» и т.п. На вопрос: кто является наиболее, с его точки зрения, политическим философом? – Дж.Буш ответил: «Христос, потому что он изменил мое сердце». Религия, в основном евангелического толка, стала опорой республиканской партии и гарантом ее победы на выборах (4).

Четвертая группа – это светские (внеконфессиональные и нерелигиозные) государства. Например, Франция. В полной мере, это светское государство, которые не только в явном, но и латентном виде дистанцируется от любой религии. Трудно представить себе иной по отношению к религии страну, которая после Великой революции в конце ХVIII века объявила себя секулярным государством, вынеся за скобки веру в Бога, и развивается под знаменем триколора, с «Марсельезой», с лозунгом «Liberte, egalite, fraternite”(свобода, равенство, братство).

Пятую группу образуют государства и конфессиональные и религиозные, такие как скандинавские страны, в известном смысле Великобритания, Германия. В Швейцарии Конституция начинается со слов «Во имя Всемогущего Бога, аминь» (5).
На этом пути стоит и современный Ирак, который, по мнению экспертов, постепенно превращается в страну с теократической формой правления.

Шестую группу представляют страны, где во имя «стратегических» политических интересов возрождаются этапы, которые они прошли. Обычно это происходит под давлением конъюнктурных обстоятельств, при стремлении найти точки опоры, например, в провозглашении преобладающей религии государственной, как это было сделано в Грузии при Шеварднадзе. Эта рехристинизация (в мусульманских странах происходит реисламизация) выглядит нонсенсом, ибо во всем мире, по крайней мере, христианском, ведутся работы по секуляризации государственно-религиозных отношений (например, в Италии, в Норвегии, в Греции).

С определенными оговорками сюда можно отнести и Россию, в которой в той или иной мере стало привычным явление, называемое политическим православием и политическим исламом. Представители РПЦ все чаще и чаще говорят и претендуют на участие в решении политических проблем государства, которое имеет тенденцию возрастать. Как показывают итоги работы 1 Всемирного саммита религиозных деятелей (июль 2006 г., в преддверии Саммита 8 держав в России), не оставляет сомнений тот факт, что государство в свою очередь рассматривает РПЦ как эффективный инструмент внешней политики.

При рассмотрении политического ислама нередко ссылаются на опыт Таджикистана, где он легально структурирован и интегрирован во властную структуру страны. Правда, некоторые эксперты полагают, что данный пример говорит не о рациональном взаимодействии государства и религии, а о первом скрытом этапе создания исламского государства и распространении этого опыта на другие страны, в первую очередь, на государства Средней Азии и Казахстан (6).

И, наконец, есть государства, которые по названию являются светскими, но активно поражены клерикалильными процессами. Воплощением такого подхода является Россия, хотя в ее Конституции Российская Федерация провозглашается светской страной, в которой «никакая религия не может устанавливаться государственной или обязательной» (ст. 14).. Как убедительно показывает Ф.В. Овсиенко, в России нет четкой демаркационной линии между государством и религией, где кончается государственная жизнь и начинается конфессиональная (7). В России нет ясной границы в отношениях между государством и религиями, и поэтому мы сейчас наблюдаем вмешательство церкви практически во все сферы общественной жизни. В этой связи следует напомнить тот факт, что государственная поддержка традиционной религии (православия), так же как и политика православной церкви по отношению к самодержавию явились одной из существенных предпосылок революции 1917 г., что привело к краху, как государства, так и тогдашней церкви (8). Поэтому справедливо утверждение, что церковь призвана не управлять светской властью, не курить ей фимиам, не соглашаться с ней во всем и просить разные привилегии: она должна громко осуждать ее нравственные ошибки (например, с монитаризацией, о чем церковь скромно умолчала), благословлять на добрые дела, обнаруживать и исцелять духовные язвы народа. Именно этого от нее ждут люди – быть совестью России. В ином случае – церковь захлестнет новая волна отчуждения, потеря авторитета, рост светского и даже религиозного антиклерикализма (9).

Между тем, государство все более и более склоняется к тому, что религия окончательно перестает быть частным делом. Государству предложена концепция социальной программы развития как со стороны православия, так и со стороны ислама. Со своей стороны государство больше не возражает против частичной клерикализациии политики и заинтересовано в том, чтобы получить высшую (церковную) легитимацию ее действий, которую ему предлагают две основных религии России – православие и ислам. Но приоритет отдается православию и церковь уже в полной мере, по выражению патриарха, «соработничает» с ним (10).

И наконец, стоит сказать об уникальном международном объединении государств, которое имеет ярко выраженный религиозный отпечаток. Речь идет об Организации Исламская конференция, которая была создана в 1969 г. Она объединяет практически все государства (57), в которых мусульмане составляют большинство населения. Подобных организаций нет ни в христианском, ни в буддийском мире. При этой организации действует ряд самостоятельных организаций, деятельность которых координируется генеральным секретарем или находится под его влиянием. В их числе Исламский банк развития, 25% капитала которого складываются за счет саудовских финансовых вложений; Лига исламского мира, занимающаяся пропагандой ислама и оказанием поддержки исламским учебным заведениям, Высший совет мечетей; Фонд исламской солидарности, целью которого является оказание материальной и религиозно-идеологической поддержки мусульманским меньшинствам за рубежом; Международная исламская организация спасения, которая призвана оказывать помощь всем нуждающимся мусульманам мира во всем мире, черпая средства из сборов мусульманского налога «закят»; Всемирная лига исламской молодежи, Исламское агентство новостей и т.д. Все эти организации так или иначе находятся под влиянием и под воздействием мусульманской идеологии или Организации Исламской конференции (11).

Способы решения государственно-религиозных проблем

Во всем мире (или во многих государствах) применяются различные меры по регулированию государственно-религиозных отношений, анализ которых позволяет выявить некоторые общие характеристики и способы.

Во-первых, продолжает использоваться война как средство решения назревших проблем и конфликтов, что прикрывается заботой или тревогой за религиозные ценности. В ХХ веке это наиболее ярко проявилось на территории бывшей Югославии, где под прикрытием конфессиональных лозунгов решались политические и экономические вопросы, определялась стратегия борьбы за власть. То же самое решалось и в ирано-иракской войне, когда властные претензии суннитских и шиитских лидеров разрешались при помощи широкомасштабных военных столкновений. Чтобы оправдать силовые методы решения проблем, теократические силы стремятся обеспечить приоритет в вооружении, в живой силе, да еще имеющей соответствующую политико-религиозную обработку. Ряд стран, тратя огромные средства на приобретение и производство военной техники и боеприпасов, делают все, чтобы овладеть атомным оружием. Такие страны, будучи враждебно настроенные против соседей, автоматически превращаются в угрозу планетарного масштаба (12).

Во-вторых, нередко отдается явное предпочтение одной религии в ущерб другой, хотя формально законодательством может быть провозглашено равенство всех конфессий. Для этого многие государства «маркируют” религии по степени цивилизационного родства и исторического опыта взаимодействия. Реальное государство без излишней декларации (а иногда, например, в ряде европейских и азиатских стран – конституционно, на уровне национального законодательства) ранжировало религии (классификационным параметром может выступать количество последователей, государство- или культурообразующая роль религиозной традиции, политическая лояльность, степень социальной адаптивности и т.д.) (13). Кроме того, теократы во всю используют межконфессиональные различия и противоречия. Это подтверждено практикой, которая неумолимо показывает, что это предпочтение соблюдается. Так, официальная власть на Украине явно и неявно благоволит Украинской православной церкви Киевского патриархата по сравнению с такой же церковью, но Московского патриархата. Последняя рассматривается как проводник интересов России. Именно поэтому власти в Киеве заняли позицию невмешательства по отношению к тем случаям, когда церковные здания и сооружения захватывались представителями других православных или униатских церквей.

В-третьих, государство совместно с церковными иерархами использует внутриконфессиональные противоречия и поэтому не прочь подчинить себе даже родственные церкви, как например, в случае с позицией Румынии по отношению к своим собратьям в Молдавии. Дело в том, что румынский патриарх Феоктист в 1991 г. публично призвал к немедленному политическому объединению двух государств – Молдавии и Румынии. И сам попытался ускорить этот процесс в попытке объединить две православные церкви, хотя Молдавская митрополия находилась под юрисдикцией Московского патриархата. И хотя последняя потребовала соблюсти все принятые экуменические и канонические правила объединения, румынские иерархи не захотели ждать и объявили, что берут под свою опеку Бессарабскую митрополию, которая существовала в Бессарабии, когда она входила в состав Румынии. Этот фантом, который был реанимирован в условиях политических баталий и неопределенности судеб Молдавии, носил ярко выраженный политический привкус. Не желая мирно разобраться в этом вопросе, раскольники подали в Страсбургский суд жалобу на то, что власти Кишинева не желают признавать Бессарабскую митрополию. И хотя ее представитель, лорд Финсберг, признал, что не видит никаких различий между догматами этих церквей, что признание Бессарабской митрополии было бы актом против суверенитета и независимости республики Молдова, Румыния не ограничилась протестом только со стороны церкви – вмешалась и сама политическая власть, подтвердив тем самым, что это дело с полным правом можно отнести к религиозно-политическим процессам (14).

Практически такой же конфликт возник между православными церквями в Эстонии. Внутриконфессиональные противоречия использовали первые правительства Эстонии, призвав из Швеции православную церковь в изгнании, отобрав все имущество и отказав в регистрации Русской православной церкви. Более того, они добились от Константинополя, чтобы православная церковь подчинялась не Москве, а Таллину. В результате возникли две православные церкви, которые в известной мере повторили судьбу таких же церквей на Украине: одна была «своя», а другая – «чужая», так как была сторонником России, чего очень не хотели официальные политические структуры Эстонии. Потребовались годы, чтобы и Русская православная церковь Московского патриархата была официально признана. Имущество ей не возвратили, но сдали в аренду за символическую плату - два рубля. Иначе говоря, официально поддерживалась церковь, в которой видели определенное противостояние России, что лишний раз подтверждало - религиозные дела используются в политических целях.

В-четвертых, теократические притязания проявляются в случае разнобоя при трактовке и претворении в жизнь религиозных канонов и догм. Так, к трагедии, выразившейся в межконфессиональных столкновениях в Нигерии в 2000 г., привел тот факт, что в той части провинций, где живет мусульманское население (в стране живут и значительное число христиан и представителей других конфессий), стало решение местных правительств ввести шариатские суды. Однако не все штаты населены только мусульманами. Поэтому такое рвение на уровне даже местных правительств вызывало бурный протест, приведшего к значительным жертвам и обострению и так не простых отношений между людьми, разделенными барьерами веры, что не замедлило сказаться на всех общественных отношениях в стране (15).

В-пятых, теократические тенденции проявляются в потрафлении, желании угодить, в неразборчивости, в ложно понятом следовании моде. Так, в России в годы перестройки и в первые годы самостоятельного существования в период избирательных кампаний на всех уровнях административной организации общества религиозные деятели активно вмешивались в борьбу и основном на стороне власть предержащих. Для этого использовался арсенал всех и всяческих средств и методов, в конечном счете нацеленных на то, чтобы доказать свою полезность и необходимость. И в ряде случаев эта поддержка сыграла свою роль. Соответственно, получившие власть чиновники не остались в долгу перед агитирующих за них священнослужителями. Более того, в ряде областей, краев и республик священнослужители получили столько благ и преференций, о которых несколько лет назад они не могли и мечтать. Руководители или высокие представители этих регионов демонстрировали себя как новаторов, рьяно обсуждали проблемы «свободы совести», выслушивали льстивые слова об их «исконно православном (мусульманском) призвании». И в то же время они проявляли полную некомпетентность и примитивизм в понимании происходящих процессов в сфере государственно–религиозных отношений.

Обращение за поддержкой к религии во время избирательных кампаний весьма характерно для стран (Польша, Испания, Литва), где католицизм имеет огромное влияние.

Иногда теократические государства как Саудовская Аравия, Иран действуют не напрямую, даже не через спецслужбы, но и через частные структуры, различные общественные фонды, неправительственные религиозные, общественные организации. А их действия приносят не меньший эффект, чем прямые действия государства, ибо они нацелены на одно и то же – установление если не прямо теократических режимов, то такой политической власти, в которой религиозный фактор будет важнейшим, основным, ведущим.

Методы государственного взаимодействия с религией

Что касается методов, то, прежде всего, стоит отметить, что клерикализация государства начинается с доступа религиозных деятелей к принятию государственных решений. Этим каналами являются парламент страны, а также различные виды представительных и законодательных органов в регионах, городах, поселениях сельского и городского типа. Во многих странах, особенно мусульманских это является правилом, которое иногда закрепляется и другими мерами воздействия на общественную и политическую жизнь страны. Так, в Ливане, который состоит из многих этнических групп и не меньшего количества вероисповеданий, имеются политико-религиозные образования и объединения, имеющие представительство в парламенте и одновременно свои вооруженные силы, действующие наряду с ливанской армией. В европейских странах эта норма – присутствие в законодательных и исполнительных органах - не всегда соблюдается, хотя церковь если не прямо, то косвенно имеет силы, лоббирующие ее интересы.

Что касается России, то священнослужители в условиях царской Росси, всегда прямо или косвенно входили в группу тех политических сил, которые принимали решения. Особенно наглядным участие в управлении делами государства и общества проявилось во время функционирования земских собраний и Государственной Думы I-IV созывов. В период советской власти религиозные деятели были полностью отстранены от участия в выработке официальной политики, за исключение последних лет перестройки, когда в Верховный Совет СССР и РСФСР были избраны представители основных религий. Это процедура существовала до 1993 г, до выборов в Государственную Думу, образованную новой Конституцией России. К этому времени руководством РПЦ была признана нецелесообразность прямого участия посланцев церкви в работе законодательных и представительных органов.

Однако при растущем стремлении церкви вмешиваться в политику, появившемся к концу 1990-х – началу 2000-х годов, церковь стала изыскивать различные формы своего участия. В результате представители основных религий вошли в многочисленные комитеты, советы, центры и организации, которые занимались теми или иными проблемами, имеющими как общественное, так и государственное значение. Причем это участие стало даже своеобразным ритуалом, без которого уже не обходились ни центральные, ни региональные, ни местные органы власти. Поэтому вполне логичным стал и такой акт: при формировании Общественной палаты как некоего общественного органа, надзирающего над всеми органами власти и отслеживающего проблемы существующего российского общества, в ее состав были введены представители только шести конфессий. Но это решение сразу же вызвало обострение во взаимоотношениях другими религиозными организациями и объединениями. ... 

Во взаимодействии с религией государства прибегают к пиар-акциям, стремятся показать себя с лучшей стороны, как проявляющие заботу о судьбах всего населения и каждого человека с учетом религиозных ценностей. Так, по мнению посла Саудовской Аравии в России Мухаммада Хасана Абдельвали, его страна «заботится в первую очередь о развитии отраслей экономики, которые напрямую затрагивают благосостояние граждан. В своей деятельности государство стремится обеспечить безопасность, благополучие и процветание своих граждан, а также упрочить основы национального единства и сохранения исламских и арабских ценностей. В то же время государство создает условия для творчества и внедрения новейших достижений в области культуры, образования, здравоохранения и социального обеспечения.(17). Это ли не образчик создания благоприятного имиджа своей страны? Тем более, что для этого имеются все основания: богатство страны используется для повышения уровня жизни народа. Хотя не говорится о другом, что из Саудовской Аравии осуществляется поддержка многих радикальных и экстремистских течений, что именно основная часть террористов-смертников, сокрушивших Торговый и Деловой центр в Нью-Йорке 11 сентября 2001 г. была из Саудовской Аравии.

Активно финансируется и поддерживается идея создания мирового халифата, тем более по подсчетам его сторонников, уже 1 млрд. людей исповедуют ислам, что создает возможность его образования, по крайней мере, от Тихого до Атлантического океанов. На этом пути предполагается создание промежуточных форм – локальных халифатов, вроде Центрально-азиатского.

Среди методов мощно используется получивший распространение религиозный терроризм и фанатизм. Отношение к ним самое разнообразное: одни страны поддерживают их открыто, другие – используют их исподволь, третьи – смотрят на них сквозь пальцы, четвертые не могут с ними справиться. Эти методы используют и сами религиозные экстремисты, когда они ставят задачу добиться своих теократических целей как это реализуется сепаратистами в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая, в Кашмире, в Чечне, на Филиппинах, Кипре. Прикрываясь в своих действиях знаменами религиозных верований, такие государства, как Судан, Ливия, и долгое время Пакистан стали местом пребывания экстремистов и даже людей с очень сложной и нередко преступной репутацией. Так, например, Пакистан в 1970-1990-е годы был прибежищем моджахедов, воинов джихада, современных исламских «джентльменов удачи». Кроме того, на его территории готовились эти силы. Пакистан покрывал экстремистов даже в том случае, если их разыскивали за совершенные преступление другие государства. Такая политика была оправдана до тех пор, пока Пакистан выполнял роль форпоста в борьбе с Советским Союзом. А сейчас ситуация изменилась. И собранные здесь силы стали уже угрозой самому государству, тем более что они поддерживаются и внутренними экстремистки настроенными религиозными партиями и организациями (18).

Ряд государств для ограничения теократических притязаний создает комитеты (советы) по регулированию государственно-религиозных отношений. И если Россия в нале 1990-х годов, а Украина недавно (2005 г.) ликвидировали соответствующие органы по регулированию этих отношений, то многие страны считают, что такие органы должны быть. Так, в Узбекистане с 1992 г. существует организация (Комитет по делам религии при Совете Министров), которая занимается всеми вопросами религиозной жизни. Есть координационные советы по взаимодействию с религиями во Франции. В Германии и ряде других стран.

Среди «методов» (если назвать их таковыми) используются провокации, явные или стихийные, когда своей недальновидной политикой государство усиливает религиозность и порождает теократические амбиции. Именно колоссальные ошибки правления Ельцина в отношении Чечни привели, по выражению Дудаева, к тому, что «Россия вбила нас в ислам» (19). Неповиновение, желание стать независимым государством чеченские лидеры начинали как абсолютно свободные от влияния религии. Не было там никакого религиозного фактора. Но именно им пришлось прибегнуть к исламу и сделать его эффективным оружием в борьбе с Россией. В дальнейшем ошибка была усугублена. Россия не смогла отделить в Чечне экстремистов от сторонников традиционного, народного ислама, уравняв тех и других. И превратив и тех и других в своих врагов. Попытки исправить положение, предпринятые Ахматом Кадыровым (который был и религиозным лидером), мало что изменили, потому что ошибки превратились в застарелую болезнь.

Кроме того, среди методов взаимодействия государства и религии нужно отнести феномен этнизации религий, что в большинстве европейских государств воспринимается как реальная опасность разделения на национально-религиозные сообщества. В этой связи важнейшим становится реакция правительств на проблему этносоциальной поляризации религиозных течений. Усиление такого рода дифференцирующих настроений получает свое отражение в СМИ. Западные аналитики явления такого рода рассматривают как один из феноменов антидемократичности, как возможный ограничитель политического участия кругом тех, кто принадлежит к одной вере. Что касается России, то ее национальные, стратегические и геополитические интересы, тесно связанные с мусульманским миром, не позволяют рассматривать эти процессы как только антидемократические – они скоре всего могут быть охарактеризованы как феномен единства в многообразии, когда национальные т религиозные традиции учитываются при решении всех общественных проблем, не игнорируя каждый аспект их функционирования.

По мнению экспертов, требуется новая модель взаимоотношений между государством и различными конфессиями, которая бы не повторяла и не возрождала прошлое, а учитывала новые потребности, в том числе и претензии религий участвовать в политической жизни. Но в чем это участие должно состоять, это предстоит решать. При чем, надо исходить не только из вчерашнего и даже сегодняшнего дня, а из того, что ожидает страну в будущем. ...

Государство может действовать также при помощи законодательства. По мнению известного литературного критика и культуролога Льва Аннинского, «государство должно оберегать не Церковь, оно должно оберегать законность, в пределах которой Церковь может утешать людей, в поле лица своего выдерживающих давление свинцовой государственной длани» (21). Между тем, законы, в том числе и касающиеся религии и религиозных организаций, трактуются в зависимости от ситуации и достаточно произвольно, особенно если это касается религиозных меньшинств. Реальностью стали факты правоприменительной практики, которая нередко в первую очередь удовлетворяет претензии и пожелания православных священнослужителей и лоббирующих их интересы политиков, чем потребности и устремления представителей других конфессиональных объединений.

Актуальным продолжает быть проблема о запрещении и судебном преследовании лиц, возбуждающих религиозную рознь, призывающих к насильственным действиям в решении актуальных проблем. Даже в Великобритании после терактов в лондонском метро в 2005 г. премьер–министр Тони Блер призвал не к увещеванию (как делалось ранее в этой стране), а к принятию жестких мер по пресечению враждебной религиозной пропаганды, конфессиональной неприязни, поддержки финансовой и моральной разного рода экстремистов.

Не исключается и применение мер экономического и финансового воздействия, нацеленных на подрыв и разрушение инфраструктуры религиозного экстремизма и фанатизма, прекращение подпитки ваххабистских мечетей и медресе, контроль за так называемыми культурно-религиозными центрами, нередко являющихся мощными проводниками радикальной религиозной идеологии.

Современные реалии государственно-религиозных отношений

Современный опыт строительства и установления государственно-религиозных отношений не только разнообразен, но и неоднозначен. Если 80-е годы ХХ века пошли под знаком усиления политической активности радикальных исламистов в главных центрах мусульманского мира (Иран, Египет, арабские страны Персидского залива и др.), то в 1990-е годы их усилия перемещаются на периферию, в основном, туда, где мусульмане никогда не представляли большинство населения (страны Западной Европы) или туда, где ранее были утрачены идеологические позиции (Россия, страны Центральной Азии). Эта тенденция в полной мере соответствует концепции С.Хантингтона, выступившего с предостережением о возможном столкновении западной и восточной цивилизаций. В этот же период произошло изменение курса политики западных держав: актуальной стало борьба не с безликим и неопределенным «международным исламским терроризмом», а вполне с конкретными происламскими террористическими организациями (22).

В применении к ситуации в России можно сказать, что ее официальные государственные деятели ... не могли четко разделить этнический и религиозный сепаратизм, в результате чего появились такие решения, которые привели к обострению ситуации, особенно на Северном Кавказе, и способствовали распространению идеи исламского государства на этой территории.

А всякая неточность, неразбериха способны усугубить и испортить эти отношения, осложнить жизнь общества и многих людей. В России на заре эйфории была допущена огромная безалаберность, неразборчивость, потеря чувства самосохранения, когда в страну под провозглашенное соблюдение свободы совести хлынул поток миссионеров разного сорта и мастей. Лишь к концу 1990-х годов, осознав опасность ложно понятого принципа свободы совести, государством был принят другой закон, который работал скорее на тактические, чем на стратегические цели, вызвав как несправедливые, так и справедливые претензии со стороны многочисленных конфессий. Но до сих пор ясно одно - Россия так и не обрела точной стратегии по отношению к религиям, тем самым способствуя проявлению и поддержанию теократических амбиций.