Понедельник, 29.04.2024, 16:17 Приветствую Вас Гость | RSS
Главная страница | Каталог статей | Регистрация | Вход
Меню сайта
Форма входа
Поиск по каталогу
Друзья сайта
Статистика
Начало » Статьи » Будущее » НАУКА

ДУХОВНЫЙ ПУТЬ МАРИИ СКЛОДОВСКОЙ-КЮРИ (2 часть)

Мастерская в Школе физики, в которой работают супруги Кюри, выходит во двор, а по другую сторону двора стоит в жалком состоянии заброшенный деревянный сарай со стеклянной крышей, протекающей во время дождя. Медицинский факультет некогда использовал это помещение для вскрытий, но уже с давних пор оно считалось непригодным даже для хранения трупов. Пола нет – сомнительный слой асфальта покрывает землю. Обстановка – несколько ветхих кухонных столов, неизвестно как уцелевшая чёрная классная доска и старая железная печь с ржавой трубой. У этого сарая имелось своё преимущество: он был так плох, что никто и не подумал возражать против передачи его в полное распоряжение Кюри.

Полученный сарай – образцовый по отсутствию удобств. Летом из-за стеклянной крыши в нём жарко, как в теплице. Зимой не знаешь, что лучше – дождь или мороз. Если дождь, то водяные капли с мягким, раздражающим стуком падают на пол, на рабочие столы, на разные места, отмеченные физиками, чтобы не ставить там аппаратуру. Если мороз, то мёрзнешь сам. А помочь нечем. Печка, даже раскалённая докрасна, – одно разочарование. Подходишь к ней вплотную, немного согреваешься, но чуть отойдёшь, как начинаешь дрожать от холода. Из-за отсутствия тяги для вывода наружу газов, большинство процессов переработки надо осуществлять под открытым небом, на дворе. Стоит разразиться ливню – и физики спешно переносят аппаратуру опять в сарай. А чтобы продолжать работу и не задыхаться, они устраивают сквозняк, отворяя дверь и окна.

«У нас не было ни денег, ни лаборатории, ни помощи, чтобы хорошо выполнить эту важную и трудную задачу, – запишет Мари позже. – Требовалось создать нечто из ничего...

Но как раз в этом дрянном, старом сарае протекли лучшие и счастливейшие годы нашей жизни, всецело посвященные работе. Нередко я готовила какую-нибудь пищу тут же, чтобы не прерывать ход особо важной операции. Иногда весь день я перемешивала кипящую массу железным прутом длиной почти в мой рост. Вечером я валилась с ног от усталости».

В таких условиях чета Кюри будет работать с 1898 по 1902 год.

Рабочие дни превращаются в месяцы, месяцы в годы. Но радий упорно хранит свою тайну и не выражает ни малейшего желания знакомиться с людьми. Это теперь мы знаем, что из сильно радиоактивных тел только один радий выделен в состоянии чистой соли; в наиболее богатых рудах это тело находится в пропорции несколько дециграммов на тонну руды.

Пьер и Мари не теряют мужества.

«В ту пору мы с головой ушли в новую область, – запишет Мари. – Несмотря на трудные условия работы, мы чувствовали себя вполне счастливыми... Озябнув, подкреплялись чашкой чаю тут же у печки. В нашем общем, едином увлечении мы жили как во сне».

В переписке Мари Кюри мы не находим по поводу этой многотрудной работы ни одного картинного, прочувствованного замечания вроде тех, какие иногда проскальзывают в её письма. В чём причина такой сдержанности? Будучи гимназисткой, учительницей, студенткой, невестой, Мари могла быть откровенной. Но теперь её обособляют от других тайна и неизъяснимое чувство своего призвания. Среди тех, кого она любит, для нее уже нет собеседника, способного её понять, постичь её заботу, трудность цели. Только одному человеку может она поверить свои думы: Пьеру Кюри, товарищу в жизни и в работе. Только ему она высказывает иногда свои сокровенные мысли, свои мечты. Начиная с этого времени, всем другим, как бы они ни были дороги её сердцу, Мари будет казаться почти заурядной личностью. У неё твёрдое желание не затрагивать в переписке самое сокровенное в своей жизни.

Работа продвигается вперёд. В течение 1899 и 1900 годов Пьер и Мари опубликовали статью об открытии индуцированной радиоактивности, вызываемой радием, другую статью – о явлениях радиоактивности и третью – о переносе электрического заряда посредством обнаруженных лучей. Наконец, для Физического конгресса 1900 года они пишут общий обзор по исследованию радиоактивных веществ, который вызывает огромный интерес в научном мире.

Всё это время Мари обрабатывает килограмм за килограммом тонны урановой руды. С удивительным упорством в течение четырёх лет она ежедневно перевоплощалась по очереди в учёного, квалифицированного научного работника, инженера и чернорабочего. Благодаря её уму и энергии, всё более и более концентрированные продукты с большим и большим содержанием радия появлялись на ветхих столах сарая. Мария Кюри приближалась к своей цели.

Теперь необходимо предельно чистое помещение с аппаратурой, изолированной от пыли и от влияния колебаний температуры. В жалком продуваемом со всех сторон сарае носится пыль с частицами железа и угля, которые примешиваются к старательно очищенным продуктам переработки, это приводит Мари в отчаяние. У неё болит душа от ежедневных происшествий такого рода, попусту отнимающих и время, и силы.

Пьеру так надоела эта бесконечная борьба, что он готов отказаться от неё. Препятствия в работе по выделению чистого радия казались непреодолимыми. Разве нельзя возобновить работу позднее, в лучших условиях? Пьер Кюри выходит из себя. Он советует Мари сделать передышку.

Но Пьер не учёл характера своей жены. Мари хочет выделить радий, и выделит. Она не обращает внимания ни на переутомление, ни на трудности, ни на пробелы в своих знаниях, усложняющие её задачу.

В 1902 году, спустя сорок восемь месяцев с того дня, когда супруги Кюри заявили о вероятном существовании радия, Мари, наконец, одерживает победу. Ей удалось выделить один дециграмм чистого радия и установить его атомный вес, равный 225.

Неверующим химикам – такие ещё оставались – пришлось только склониться перед фактами и перед сверхчеловеческим упорством этой женщины. Теперь радий получил официальное признание.

9 часов вечера. Уложив спать дочку, Мари начинает подшивать новый фартучек для Ирен. Но в этот вечер она не в состоянии сосредоточить свое внимание. Нервничая, Мари встаёт и откладывает в сторону работу. И вдруг говорит:

– А не пойти ли нам туда?

Просительная интонация в её вопросе оказывается лишней, потому что Пьеру также не терпится пойти в сарай, откуда они ушли два часа тому назад.

Радий, капризный, как живое существо, притягательный, как любовь, зовёт их к себе, в своё жилище, в их убогую лабораторию...

Рабочий день выдался трудный, и было бы разумнее для двух учёных дать себе отдых. Но Пьер и Мари не всегда разумны... И вот они в своих владениях, в царстве своей мечты.

– Не зажигай света, – говорит Мари. И добавляет тихо: – Помнишь день, когда ты сказал: «Мне бы хотелось, чтобы у радия был красивый цвет».

Действительность, уже несколько последних месяцев восхищающая Мари и Пьера, превзошла все ожидания. У радия есть нечто важнее, чем красивый цвет: он излучает свет! И среди тёмного сарая стеклянные сосудики с драгоценными частицами радия, расставленные, за отсутствием шкафов, просто на столах, на прибитых к стенам дощатых полках, сияют голубоватыми фосфоресцирующими силуэтами, как бы висящими во мраке.

– Гляди... гляди! – шепчет Мари.

Она осторожно продвигается вперёд, нащупывает рукою плетёное кресло и садится. В темноте, в безмолвии, два лица обращены к бледному сиянию, к таинственному источнику лучей – к радию, их радию! Наклонив корпус вперёд, с напряжённым лицом Мари сидит в том же положении, как и час тому назад у изголовья своего заснувшего ребёнка.

Рука друга тихо гладит её по волосам.

Навсегда запомнится ей этот вечер...

Пьер и Мари жили бы вполне счастливо, если бы в жаркий бой с природой, какой они вели на поле битвы их жалкого сарая, могли вложить все свои силы.

Увы! Им приходится вступать в бои другого рода и терпеть в них поражения. Пока у четы Кюри не было детей, пятисот франков хватало на домашние расходы. Но после рождения Ирен Пьеру и Мари пришлось предпринимать поход за новыми денежными средствами. Трудно себе представить что-нибудь более прискорбное, чем те неловкие и неудачные попытки, какие делали два крупных учёных, стараясь добыть нехватающие им две-три тысячи в год. Дело было не в том, чтобы просто получить какую-нибудь незначительную должность и покрыть этим дефицит. Работать в лаборатории было для Пьера более необходимо, чем есть или спать. Но его служебные обязанности в институте поглощали большую часть времени. Нельзя было брать на себя новые нагрузки, а наоборот, требовалось уменьшить уже существующие. Как тут быть?

Выход из положения мог бы быть совсем простым. Если бы Пьера назначили профессором в Сорбонне (а сделанные им работы, совершенно очевидно, давали ему право на это место) он получал бы десять тысяч франков в год, читал меньше лекций, чем в институте, а его знания обогащали бы студентов и подняли престиж университета. А если бы эта профессура была дополнена лабораторией, Пьеру было бы нечего просить у провидения. У него лишь два желания: профессорская кафедра для обеспечения своей семьи и для обучения молодых физиков, затем лаборатория, оснащённая электрическим и техническим оборудованием, с местами для нескольких ассистентов, сравнительно тёплая зимой...

Безумные требования! Кафедру Пьер получит лишь в 1904 году, когда о нём заговорит весь мир. Лабораторию же он так и не получит до конца жизни. Гениальных людей смерть настигает раньше, чем их успевают признать власти.

Пьер, рожденный, чтобы раскрывать таинственные явления природы, чтобы бороться с противостоящей ему материей, оказывается несуразным, когда надо добиться какого-либо места. Первый минус: он талант, а в условиях личной конкуренции это вызывает тайную, непримиримую враждебность. Он невежда в области интриги, всяких комбинаций... Самые бесспорные его заслуги бесполезны, он не умеет пускать их в ход.

В 1898 году открылась кафедра физической химии в Сорбонне. Пьер решает ходатайствовать о предоставлении этой кафедры ему. По справедливости такое назначение напрашивалось само собой. Но... некоторые дотошные профессора утверждают, что его работы, опубликованные за последние 15 лет, имеют лишь косвенное отношение к физической химии. Кандидатура Пьера отклонена. Проходят месяцы, а ни одного интересного места не освобождается, и супруги Кюри, всецело увлечённые работой по исследованию радия, предпочитают жить, перебиваясь, вместо того, чтобы терять время, ожидая в приемных.

Однако же – и это надо подчеркнуть – они не унывают и не жалуются на судьбу. Пьер переходит, наконец, на лучше оплачиваемое место преподавателя в Институт физики, химии и естественных наук, рядом с Сорбонной. Мари выставляет свою кандидатуру на место преподавательницы в Высшей нормальной школе для девиц в Севре, близ Версаля и проходит по конкурсу.

Приход в октябре 1900 года в Севрскую высшую нормальную женскую школу женщины-профессора был сенсационным явлением.

Молодая женщина, невероятно застенчивая, стремившаяся всю жизнь оставаться в тени, Мари Кюри вызывает теперь, после открытия радия, любопытство всех окружающих. И именно ей выпало открывать новые пути другим женщинам.
 
 

Мари Кюри помогала студенткам севрской школы не только в научном плане. Обладая острым чувством справедливости, она использовала весь свой авторитет, чтобы обеспечить воспитанницам примерно такие же условия, в каких находились студенты Высшей нормальной школы. В то время как по окончании этой школы учащиеся должны были просто сдавать экзамены, студенткам севрской школы предлагалось ещё в конце второго года обучения держать конкурс на право преподавания в средних женских учебных заведениях. Не выдержавшие конкурса были вынуждены покидать севрскую школу и снова готовиться к повторному прохождению конкурса на следующий год, уже за собственный счёт и подчас в значительно худших условиях. Мари Кюри вместе с Полем Аппелем были теми профессорами школы, которые добились отмены этого несправедливого правила.

Сразу две «удачи». Бюджет сбалансирован теперь надолго, но оба Кюри оказываются непомерно перегруженными работой как раз в то время, когда опыты по радиоактивности требуют от них напряжения всех сил. Пьеру не дают единственно достойного для него места – кафедры в Сорбонне. Но с большой готовностью поручают такому выдающемуся учёному занятия второстепенного значения, отнимающие время у науки. На Пьера навалилось преподавание в двух местах и практические занятия с двумя группами учеников. Мари тратит много сил на подготовку к урокам и на организацию лабораторных работ.

Сколько растраченных сил, сколько времени, потерянного для настоящей работы...

Только один раз вырывается у Пьера жалоба. Он тихо произносит:

– А всё-таки тяжелую жизнь избрали мы с тобой.

Мари пытается возразить ему, но ей не удаётся скрыть свою тоску. Если так приуныл даже Пьер, разве это не значит, что уходят его силы? А сможет ли она сама преодолеть ужасную усталость? Уже несколько месяцев как призрак смерти бродит вокруг неё и овладевает её мыслями.

– Пьер!

Поражённый тоном отчаяния и сдавленным звуком голоса Мари, он резко оборачивается.

– В чем дело? Что с тобой, дорогая?

– Пьер... Если кого-нибудь из нас не станет... другой не должен пережить его. Жить один без другого мы не можем. Правда?

Пьер отрицательно покачивает головой. Эти слова, сказанные женщиной, притом влюблённой в науку, забывшей о своём предназначении, полностью противоречат его убеждению, что учёный не имеет права покидать Науку – цель его жизни.

С минуту он вглядывается в удручённое, осунувшееся лицо Мари. Потом твердо произносит:

– Ты ошибаешься. Что бы ни случилось, хотя бы душа расставалась с телом, всё равно – надо работать.

Молодая наука о радиоактивности растёт и расцветает, истощая мало-помалу чету физиков, давших ей жизнь.

Мари начала своё исследование излучения урана 16.12.1897 года, Пьер присоединился к ней 18.03.1898. Уже в 1903 году была опубликована статья по радиоактивности, из приведённого ниже оглавления которой можно судить о колоссальном объёме и непревзойденной скрупулёзности работы, проделанной этой парой за короткий промежуток времени. Фактически, это объём подробного современного учебника высочайшего класса по радиоактивности. <...>

С 1899 по 1904 год супруги Кюри, то вместе, то раздельно, то в сотрудничестве с кем-нибудь из коллег, публикуют 32 научных сообщения. Известие об открытии радиоактивности французскими учёными быстро распространяется за границей.

Радиоактивность, выделение теплоты, образование гелия и эманации... Каждое из этих новых свойств – вызов теориям инертной материи, неделимого атома! Каких-то пять лет тому назад учёные ещё верили, что Вселенная состоит из вполне определённых тел, из неизменных элементов. А теперь оказывается, что частицы радия каждую секунду выталкивают из самих себя атомы гелия и выбрасывают их в пространство с огромной силой. Этот микроскопический и страшный взрыв Мари назвала «катаклизмом ядерного превращения»; остаток же представляет собой атом эманации радия, который превратится в другое радиоактивное вещество, а оно, в свою очередь, также потерпит распад. Радий – потомок урана, полоний – потомок радия. В неподвижной внешне материи происходят рождения, столкновения, убийства и самоубийства. В ней заключены драмы, вызываемые беспощадным предопределением. В ней жизнь и смерть. Впервые в истории можно было наблюдать жизнь, развитие веществ, которые до того времени считались неизменными.

Вот что стало известно благодаря открытию радия. Каким образом следовало толковать такое развитие материи? Эти чудесные превращения разрушали установившуюся со времён Лавуазье концепцию постоянства и неизменности атома.

Философам не осталось ничего, как с новых позиций начать изучать философию, так же как физикам – физику.

И вот уже в 1912 году Мари Кюри пишет: «...Пополняются наши знания в этой области и роль радиоактивных явлений во вселенной представляется нам всё более и более значительной. К этим явлениям приходится постоянно обращаться при объяснениях, которые даются сейчас или могут быть даны в будущем образованию атомов, последовательным превращениям разных видов руд, термическим и электрическим явлениям, происходящим на земле и, вообще, во всей солнечной системе, электрическому состоянию атмосферы. Их значение велико также в области различных физиологических явлений (развитие и рост животных и растений). Они оказываются одним из главных факторов мировой эволюции».

Немецкие учёные Вальхов и Гизель заявили в 1900 году, что новое вещество действует физиологически, и Пьер тотчас подверг своё предплечье действию радия. В заметке для Академии наук он спокойно описывает наблюдаемые симптомы:

«Кожа... имеет вид ожога... На 52-ой день остаётся ещё ранка, имеющая сероватый цвет, что указывает на глубокое омертвение тканей.

Мадам Кюри, перенося в запаянной стеклянной трубочке несколько сантиграммов активного вещества, получила ожоги такого же характера, хотя маленькая пробирка находилась в тонком металлическом футляре...

Концы пальцев, державших пробирки или капсулы с сильно радиоактивными веществами, становятся затверделыми, а иногда очень болезненными; у одного из нас воспаление оконечностей пальцев длилось две недели и кончилось тем, что сошла кожа».

Заинтересованный этой поразительной способностью, Пьер совместно с медиками изучает действия радия на животных. Оказалось, что радий, разрушая больные клетки, излечивает волчанку, злокачественные опухоли и некоторые формы рака. Этот вид терапии будет назван «кюри-терапией».

Радий полезен! Изумительно полезен! Должно начаться промышленное производство радия. Пьер и Мари кладут начало такому производству. Собственными руками, больше всего руками Мари, они добывали первый на свете грамм радия из восьми тонн уранинита. Позже она завещает его своей лаборатории. Когда сарай рухнет под ломами рабочих, а мадам Кюри уже не будет на свете, этот грамм останется излучающим свет символом подвига и героической поры двух людей.

Другие граммы будут цениться по-иному – на вес золота. Радий, регулярно поступающий на рынок, становится самым дорогим веществом на свете. Один грамм радия стоит семьсот пятьдесят тысяч франков золотом.

Все эти плодотворные работы учёных разных стран, организация производства радия и первые врачебные опыты осуществились в конце концов благодаря тому, что юная блондинка, движимая горячей любознательностью, в 1897 году выбрала темой своей диссертации изучение лучей Беккереля; благодаря тому, что она угадала в уранините присутствие нового химического элемента и, присоединив к своим силам силы мужа, доказала существование этого элемента, выделив чистый радий.

Прошло более пяти лет с тех пор, как Мари приступила к теме своей диссертации. Закружившись в вихре крупнейшего открытия, она долго откладывала защиту диссертации, не имея времени соединить в целое необходимые для этого элементы. Наконец, 25 июня 1903 года она перед судом ученых.

Мадам Кюри стоит совершенно прямо. На её бледном лице, на выпуклом лбу, совсем открытом благодаря зачёсанным назад волосам, заметны тонкие морщинки – следы того сражения, которое она дала и выиграла. Физики, химики теснятся в комнате, пронизанной лучами солнца. Пришлось поставить дополнительные стулья: исключительный интерес к тем исследованиям, о которых будет идти речь, привлёк людей науки.

Мари излагает результаты своих работ сухим техническим языком с тусклыми прилагательными. Но в умах окружающих её физиков, молодых и старых, жрецов науки и учеников, всё это превращается в зажигательный блестящий рассказ об одном из самых крупных открытий XIX века.

Председатель произносит:

– Парижский университет дарует Вам степень доктора физических наук с весьма почетным отзывом.

За несколько лет до защиты диссертации супруги Кюри приняли одно решение (не придавая ему особого значения), которое сильно отразилось на всей остальной их жизни. Выделяя радий, Мари разработала нужную технологию и способ производства. Дальше у супругов Кюри был выбор между двумя путями. Описать во всех подробностях результаты исследований, включая и способы очистки или рассматривать себя как собственников, как «изобретателей» радия, т.е. запатентовать методику и закрепить свои права на промышленную технологию получения радия во всём мире. Патент – это деньги, богатство, жизнь в довольстве, отсутствие забот о заработке.

Обсудив эти возможности, супруги решают: «Физики публикуют результаты своих исследований всегда бескорыстно. Если наше открытие будет иметь коммерческое значение, то как раз этим не следовало бы пользоваться. Радий будет служить и для лечения больных людей. И кажется невозможным извлекать из этого выгоду. Это противно духу науки».

Раз и навсегда они предпочли богатству бедность во имя своих жизненных идеалов.

Имя обоих Кюри не было связано с отличиями особо высокого ранга до 3 июня 1903 года, когда знаменитый Королевский институт официально пригласил Пьера Кюри сделать доклад о радии. Французский физик отправляется в Лондон на торжественное заседание вместе с женой.

Восхищение докладом, царившее на заседании, сказалось и на следующем дне. Весь Лондон пожелал увидеть «родителей» радия. Пьер и Мари присутствуют на блестящих приёмах, слушают тосты в их честь. Мари чувствует себя неловко под взглядами множества глаз, направленных на неё, на такое редчайшее существо, на такой феномен, как женщина-физик.

Мари в темном, слегка открытом платье без рукавов, на попорченных кислотами руках никаких украшений, нет даже обручального кольца. А рядом с ней на обнажённых шеях сверкают самые красивые бриллианты Британской империи. Мари с искренним удовольствием разглядывает сверкающие драгоценности и с удивлением замечает, что обычно рассеянный её супруг тоже уставился глазами на эти ожерелья и бриллиантовые нити...

– Я и не представляла, что существуют такие украшения, – говорит Мари Пьеру вечером. – Как это красиво!

Физик смеётся:

– Представь себе, я за обедом, не зная, чем заняться, придумал себе развлечение: стал вычислять, сколько лабораторий можно выстроить за камни, украшающие шею каждой из присутствующих дам. К концу обеда, когда начался общий разговор, я уже выстроил астрономическое число лабораторий!

Через несколько дней супруги Кюри возвращаются в Париж, в свой сарай.

10.12.1903 года на торжественном собрании Стокгольмская академия наук публично объявляет, что за открытия в области радиоактивности Нобелевская премия по физике присуждается Анри Беккерелю и супругам Кюри.

Молниеносно приобретённая известность, масса почитателей среди широкой публики, блестящие отзывы в печати, официальные приглашения, полученные из Америки, для чтения лекций.

Для Мари Нобелевская премия представляется только наградой в 70 тысяч франков, выданной шведскими учёными двум собратьям по науке за их труды, а, следовательно, её можно принять, не совершая ничего ”противного духу науки”. Это единственный способ снизить нагрузку обязательных занятий Пьера и сохранить его пошатнувшееся здоровье.

Кюри нанимают за свой счет лаборанта: так проще и быстрее, чем ждать призрачных сотрудников, обещанных университетом.

Слава мало заботится о будущем, которое влечёт к себе Мари и Пьера. Слава набрасывается на выдающихся людей, наваливается всей своей тяжестью, стремится остановить их движение вперёд. Присуждение Нобелевской премии сосредоточило на двух супругах внимание миллионов мужчин и женщин, философов, рабочих, мещан и людей светских. Эти миллионы выражают Кюри свои пылкие чувства. Но чего они требуют от них взамен? Те достижения – умственные затраты на открытие радия, его лечебная сила против страшной болезни, – которые дали учёные авансом этим людям, их не удовлетворяют. Радиоактивность они относят к числу уже достигнутых побед, хотя она находится ещё в зачатке, и заняты не столько тем, чтобы помочь её развитию, сколько смакованием подробностей её рождения. Они стремятся вторгнуться в интимную жизнь удивительной пары, вызывающей различные толки своим обоюдным дарованием, кристально чистой жизнью и бескорыстием. Жадное стремление этой толпы копаться в жизни её кумиров и её жертв отнимает у них единственные драгоценности, которые им бы хотелось сохранить: внутреннюю сосредоточенность и тишину.

Кюри напрасно стараются отказывать репортёрам, не пускать их к себе в дом, запираться в своей жалкой лаборатории, ставшей исторической: ни их работа, ни они сами не принадлежат уже самим себе. Их быт, вызвавший своей скромностью удивление и уважение самых прожжённых газетчиков, приобретает известность, становится общественным достоянием, превосходной темой для газетной статьи.

Бедность, переутомление, людскую несправедливость оба Кюри перенесли без жалоб. Но теперь они впервые проявляют странную нервозность. Чем больше растёт их известность, тем сильнее обостряется эта нервозность.

”Усталость, как результат перенапряжения сил, вызванного мало удовлетворительными материальными условиями нашей работы, увеличилась вторжением общественности, – пишет Мари позже. – Нарушение нашего добровольного отчуждения стало для нас причиной действительного страдания и носило характер бедствия”.

Казалось бы, слава должна была дать Кюри в качестве вознаграждения кафедру, лабораторию, сотрудников и столь желанные кредиты. Однако, когда придут эти благодеяния? Тоскливое ожидание всё ещё длится.

Франция оказалась последней страной, которая признала Кюри: потребовалась медаль Дэви и Нобелевская премия, чтобы Парижский университет предоставил Пьеру Кюри кафедру физики. Иностранные награды только подчёркивают те отвратительные условия, в которых они успешно совершили своё открытие и которые, по-видимому, не скоро изменятся.

У Мари борьба с известностью не убеждение, как у Пьера, а инстинкт. Она непроизвольно робеет и вся сжимается, когда должна встретиться с толпой, а иной раз приходит в такое замешательство, что чувствует головокружение, общее физическое недомогание. Кроме того, весь уклад её жизни заполнен множеством обязанностей, не допускающих напрасной траты энергии. Взвалив на свои плечи всю тяжесть научной работы, материнства, забот о доме, самообразования, мадам Кюри движется по своему трудному пути, как эквилибрист. Ещё одна лишняя ”роль” – и равновесие нарушено: она свалится с туго натянутого каната. Мари – жена, мать, учёная, преподавательница – не имеет ни одной свободной секунды, чтобы разыгрывать ещё роль знаменитой женщины.

Идя различными путями, Пьер и Мари приходят к одной и той же позиции уклонения от славы. Обе души, как и оба мозга, одного внутреннего склада.

Каждый день приносит всё новые обязанности. 1904 год окажется крайне тяжёлым, в особенности для Мари, из-за беременности. Тяжёлая беременность. Мари ничто не мило. Трудные и долгие роды. 6 декабря 1904 года родится пухлый ребёночек с чёрными волосиками. Опять девочка: Ева, будущий биограф супругов Кюри. Мари, на одну минуту пошатнувшись, снова налаживает свой крепкий шаг. И вновь вступает на тернистый путь.

Даже в дни, насыщенные работой, Мари уделяет время заботам о детях. Вечера супруги большей частью проводят дома. Но их видят и на художественных выставках, а семь-восемь раз в год они бывают на концертах и в театре. Супруги Кюри избегают приёмов и не бывают в свете. Но не всегда удается отделаться от официальных обедов или банкетов.

Мари невежественна в модах и какая-нибудь светская особа посмотрела бы на неё с жалостью. Но скромность, сдержанность, присущие её характеру, спасают Мари от зоркого наблюдателя и создают как бы особый стиль в её внешности. Когда она снимает свою лабораторную одежду, действительно не во всем эстетичную, и надевает светский ”туалет”, зачёсывает свои пепельные волосы и робко окружает шею филигранным золотым колье, Мари изысканна. Тонкий стан, вдохновенное лицо сразу обнаруживают свою прелесть. В присутствии Мари, с её высоким лбом и выразительным взглядом, другие женщины хотя и не теряют своей красоты, но порой выглядят не такими и ограниченными.

Для Кюри наступает новая эпоха. Франция, наконец, заметила их и намеревается поддержать их работы.

Первой и непременной ступенью должно быть вступление Пьера в Академию наук. 5 июля 1905 г он избирается в Академию, но... 22 академика всё же голосовали за его конкурента.

Из писем Пьера Кюри:

”... Что поделаешь? В этом учреждении ничего нельзя сделать просто, без интриг. Кроме хорошо подготовленной против меня кампании сыграло свою роль отрицательное отношение ко мне со стороны клерикалов и тех, кто находил, что я сделал слишком мало официальных визитов. С. спросил меня, кто из академиков будет голосовать за меня, я ответил: ”Не знаю, я не просил их об этом”. – ”Ага, вы не снизошли до того, чтобы просить!” И был пущен слух, что я ”гордец”.

... В понедельник я был в Академии, но откровенно спрашиваю себя, что мне там делать. Интерес самих заседаний ничтожный, я прекрасно чувствую, что эта среда чужда мне.

... Я ещё не постиг, для чего нужна Академия”.

Скаредное правительство в конце концов находит для Пьера Кюри место профессора, но две неудобные и слишком маленькие комнаты удалось выбить с большим трудом. Из постановлений министерства только одно доставило Кюри удовольствие. У Пьера будут три сотрудника: адъюнкт, ассистент, препаратор. Адъюнктом назначена Мари. До сих пор присутствие этой женщины зависело от милости декана института. Работы по исследованию радия Мари проводила, не имея никакого звания и не получая никакого жалованья. Только в ноябре 1904 года прочное положение с оплатой в две тысячи четыреста франков в год впервые дало ей законное право входить в лабораторию своего мужа.

Прощай, сарай!

Супруги переносят на улицу Кювье свою аппаратуру.

”Мы, мадам Кюри и я, работаем над точной дозировкой радия путём измерения выделяемой им эманации”, – записывает Пьер Кюри 14 апреля 1906 года.

”Мы, мадам Кюри и я, работаем...” Эти слова, написанные Пьером за пять дней до смерти, выражают всю сущность и красоту их неразрывного союза. Каждый шаг в их работе, всякое разочарование и каждая победа лишь теснее связывают друг с другом мужа и жену. Между этими равными, взаимно любящими людьми царит непринуждённое товарищество в работе, что, может быть, является наиболее тонким выражением их чувств.

19 апреля 1906 года Пьер погибает под колёсами грузовой фуры.

Под влиянием учёных официальные власти делают широкий, великодушный жест. 13 мая 1906 г совет факультета естествознания решает сохранить кафедру, созданную для Пьера Кюри, и передать её Мари, присвоив ей звание профессора.

Впервые на должность профессора во французской высшей школе назначена женщина.

Её свёкор обстоятельно излагает Мари все трудности той задачи, какую предстоит взять на себя, но она слушает рассеянно и отвечает только одним словом: ”Попробую”.

Фраза, некогда сказанная Пьером, приобретает силу его морального завещания и определяет дальнейший путь Мари: ”Что бы ни случилось, хотя бы рассталась душа с телом, надо работать”.

Из дневника Мари:

”... Вчера на кладбище я не могла никак понять значение слов ”Пьер Кюри”, высеченных на могильном камне.

... Миленький Пьер, мне бы хотелось рассказать тебе, что расцвёл альпийский ракитник и начинают цвести глицинии, ирисы, боярышник – всё это порадовало бы тебя.

Хочу сказать также и о том, что меня назначили на твою кафедру и что нашлись идиоты, которые меня поздравили.

Работаю в лаборатории целыми днями – единственное, что я в состоянии делать.

... Всё мрачно. Житейские заботы не дают мне даже времени спокойно думать о моём Пьере.

... Мой Пьер,... мне хочется сказать тебе, что... мне лучше в пасмурные дни, похожие на день твоей смерти, и если я не начала ненавидеть хорошую погоду, то только лишь потому, что она нужна детям”.

Так сквозь мрачные строки пробивается луч света – Мари вспоминает о детях, которым она необходима.

”Мадам Кюри, вдова известного учёного, назначенная профессором на кафедру, которую занимал её муж в Сорбонне, прочтёт свою первую лекцию 5 ноября 1906 года в половине второго пополудни...”

Этот отрывок из тогдашней газеты отражает тот интерес и то нетерпение, с которым Париж ждал первого публичного появления ”знаменитой вдовы”. Репортёры, светские люди, хорошенькие женщины, артисты, осаждающие секретариат факультета естествознания и негодующие на то, что им не дали пригласительных билетов, руководствовались вовсе не сочувствием и не стремлением к образованию. Им было очень мало дела до ”теории ионизации газов”, и страдание Мари в этот жестокий для неё день представлялось их любопытству только как новая пикантность. Даже у скорби бывают снобы!

Первый раз в Сорбонне будет выступать женщина, одновременно и талантливый учёный, и безутешная вдова.

”Первые ряды, – отмечает один из журналистов, – выглядят как партер театра: много дам в вечерних туалетах, мужчины в цилиндрах...”

В полдень, когда Мари ещё стоит у могилы и разговаривает шёпотом с тем, кому она наследует сегодня, в аудитории, уже заполненной до отказа, перемешались полные невежды с крупными учёными, близкие друзья Мари и совсем чужие ей люди.

Час двадцать пять минут. Рокот голосов нарастает. Все шепчутся, перекидываются вопросами, вытягивают шеи, чтобы ничего не упустить. У всех одна мысль: с чего начнёт новый профессор, единственная женщина, когда-либо допущенная Сорбонной в среду своих учёных? Станет ли она благодарить министра просвещения, благодарить университет? Будет ли говорить о Пьере Кюри? Разумеется, да: обычай требует произнести хвалебную речь в адрес предшественника. Но в данном случае предшественник – муж, товарищ по работе...

Половина второго. Дверь в глубине аудитории отворяется, и под шквал аплодисментов мадам Кюри подходит к кафедре. Она делает кивок головой – этот сухой жест должен означать приветствие. Мари стоит, крепко сжав руками край длинного стола, уставленного приборами, и ждёт конца оваций. Они обрываются: какое-то неведомое волнующее чувство заставляет умолкнуть толпу, пришедшую полюбоваться зрелищем.
 
(Продолжение следует)
 
Шредингер, Эйнштейн, Бор, Лэнгмюр, Планк, Мария Кюри, Лоренц, Ланжевен, Бриллюэн, Дебай, Борн, Пикар, де Донде и другие на Пятом Сольвеевском конгрессе в Брюсселе. Источник - сайт Американского физического института (AIP)
 
 


Другие материалы по теме
Категория: НАУКА | Добавил: inductor1 (12.06.2007) | Автор: М.Авотина
Просмотров: 3580 | Рейтинг: 0.0 |

Copyright MyCorp © 2006
Сайт управляется системой uCoz